Ришелье с презрением смотрел на жалкого труса, ползавшего у его ног, и на лице его отражалось глубокое отвращение, которое ему внушала подобная низость.
- Прежде всего, - сказал он холодно, - назовите имена своих сообщников.
Дон Хиль встал, в глазах его засветилась надежда, и, полагая, что этим он купит свою жалкую жизнь, он, не колеблясь, назвал всех участников заговора.
Ошибки быть не могло: этот человек говорил искренне; он предавал своих братьев на смерть с радостью, почти что с гордостью.
Ришелье записывал.
Назвав последнее имя, дон Хиль, как бы с сожалением остановился.
Ришелье ударил по колокольчику. Вошел офицер.
- Попросите войти господина коменданта крепости Ла-Рош-Сент-Эрмель, сказал кардинал.
Вошел Мак.
- Господин комендант, - сказал Ришелье, - возьмите за труд доставить изменников в Шатле: вот приказ для господина де Гито. Казнь должна состояться сегодня и в самой тюрьме. Ступайте, - добавил он, делая знак дону Хилю следовать за Маком.
- Монсеньор! - с мольбой произнес несчастный, ломая руки, - мне казалось, что ваше преосвященство обещали мне! Умоляю вас, пощадите!
И он снова упал к ногам кардинала.
Ришелье протянул Маку список, который он составил со слов дона Хиля.
- Господин де Гито должен немедленно арестовать заговорщиков, имена которых значатся на этом листе, - продолжал он. - Но совершенно необходимо, чтобы все это было проделано в величайшей тайне.
Несчастный дон Хиль дрожал всем телом и глухо стонал.
Мак вызвал двух гвардейцев, и они скорее вынесли, чем вывели, испанца из рабочего кабинета Ришелье.
- Господин Мак, вернитесь сюда распорядившись относительно этих негодяев. Мне еще нужно с вами поговорить.
Мак поклонился и вышел.
Узкое лицо кардинала еще несколько мгновений сохраняло строгое выражение; казалось, его светлые холодные глаза продолжали следить за действующими лицами той сцены, которая только что разыгралась в его кабинете; потом он чуть заметно пожал плечами и снова углубился в изучение пергаментов, которыми был завален его стол.
Четверть часа спустя он снова принимал Мака.
- Монсеньор,- сказал Мак, - я хочу просить у вашего преосвященства о большой милости.
- О какой, сударь?
- В этот заговор была замешана женщина. И хотя до сих пор имя ее не было ни разу произнесено, я уверен, что ваше преосвященство не забыли ее.
- Я знаю, о ком вы собираетесь говорить, - ответил Ришелье и поморщился.
- Да, монсеньор, я прошу вас помиловать донью Манчу. Она спасла мне жизнь, и я не должен об этом забывать; кроме того, она соблаговолила подарить мне свою любовь, и я был бы в отчаянии, если бы она по моей вине оказалась замешанной в этом деле.
- Но, сударь, то, о чем вы просите, - ответил кардинал, - отнюдь не пустяк. Безусловно, поскольку донья Манча в большой милости у короля, она не может разделить судьбу своих сообщников. Но оставить ее на свободе?... А она не попытается воспользоваться своим влиянием на короля? Положение не из легких, потому что король, безусловно, не простил бы, если бы к женщине, которую он почтил своим вниманием, были бы приняты слишком строгие меры.
- Все это можно уладить, - сказал Мак. - Я видел донью Манчу. Если ваше преосвященство даст ей охранную грамоту, она тут же покинет Париж и уедет в Испанию.
- Вернется в Испанию? - воскликнул кардинал, и на лице его отразилось живейшее удивление. - Как, эта женщина, которая может надеяться на все, потому что ее любит король, согласна пожертвовать своим будущим и своим честолюбием?
- Монсеньор, - ответил Мак, - донья Манча не честолюбива, она просто подчинялась влиянию брата, который хотел воспользоваться ею для осуществления своих замыслов. Донья Манча - настоящая женщина, чувства которой не подчиняются рассудку, а в ее душе нет ни капли расчета. Я должен признаться вашему преосвященству, что Донья Манча была отнюдь не в восторге от милостей короля, потому что сердце ее наполнено совершенно другими чувствами. Она уедет в Испанию и сделает это с радостью, потому что тот, кого любит она, любит другую.
К концу этой речи лицо кардинала, сначала очень мрачное, совершенно прояснилось.
- Дорогой комендант, - сказал он, - сегодня вас посещают только удачные мысли, и я готов помиловать эту испанку хотя бы потому, что вы у меня появились благодаря ей. Ее бегство разрешит все сложности. Так пусть она уезжает, и отъезд ее должен быть окружен строжайшей тайной.
- Прошу ваше преосвященство позволить мне организовать все это.
- А после этого, - сказал кардинал, - вам самому нужно собираться в путь. Я хочу вам сказать, что Ла-Рош-Сент-Эрмель не может долго оставаться без коменданта.
- Ах, монсеньор, я выполню ваше поручение с радостью и удовольствием. Прошу у вашего преосвященства только несколько дней, потому что я почитаю своим долгом, хотя бы ради нового положения, которое я займу, полностью изменить свою жизнь.
- Объяснитесь, сударь!
- Боже мой, монсеньор, все очень просто. Я подумал, что человек моего возраста, да еще неизвестно откуда взявшийся, явившись занять пост, который обычно доверяют седобородым генералам, не будет внушать должного уважения...
- Вы забываете, сударь, что нового человека посылает кардинал Ришелье, который обычно не поступает легкомысленно!
- Да сохранит меня Господь от того, чтобы я забыл, какую большую милость вы мне оказываете, ваше преосвященство, и насколько вы были добры ко мне!
- Так пусть вас не беспокоит, сударь, людское мнение!
- Монсеньор, - сказал с улыбкой Мак, - ваше преосвященство были всегда так добры ко мне, что я признаюсь вам: я просто хочу перед отъездом жениться.
- Примите мои поздравления, сударь. Вы так недавно в Париже, но, похоже, времени вы здесь даром не теряли!
- Просто в Париже можно встретить людей, которых встречал в другом месте, монсеньор!
- Я не прошу вас выдавать свои тайны, - ответил кардинал, - вы можете поступать согласно вашим желаниям. Я просто прошу вас ускорить отъезд, насколько это возможно.
И, говоря это, кардинал написал несколько слов на пергаменте, к которому была подвешена большая печать из красного воска.
- Возьмите, - сказал он Маку, - это охранная грамота доньи Манчи.
- И еще одно слово, монсеньор, - произнес капитан, поблагодарив кардинала низким поклоном. - У меня нет никакого желания заниматься похоронами дона Фелипе. Не может ли этим заняться офицер, который был со мной?
- Безусловно, - ответил. Ришелье.
Еще раз почтительно поклонившись, Мак вышел из кабинета.
Глава 37. Отъезд доньи Манчи
Четверть часа спустя комендант крепости Ла-Рош-Сент-Эрмель входил к Лоредану, где Сидуан и Перинетта рассказывали Саре о последних событиях.
- Пойдем со мной, Сидуан, - сказал Мак, поцеловав руку Сары, - еще не все кончилось. Тебе еще придется совершить небольшое путешествие.
- Путешествие?! - воскликнул бедный малый.
- Да, в Испанию.
На этот раз взволновалась Перинетта:
- В Испанию, монсеньор? И что вы хотите, чтоб мы в такой дали делали?
- Поэтому я и не говорю, милая Перинетта, что ты должна сопровождать Сидуана.
- Я один поеду? - спросил будущий супруг хорошенькой служанки.
- Нет, ты проводишь до границы донью Манчу.
Началась всеобщая неразбериха.
Перинетта кричала:
- Как, он с женщиной поедет?!
Сара, стоя, держала Мака за руки и говорила:
- Вы добились, чтобы она уехала? О, благодарю вас!
А Сидуан хохотал во все горло и, показывая на Перинетту пальцем, повторял:
- Ревнует, нет, вы посмотрите, она ревнует! Ты что, глупышка, думаешь, что эта знатная дама меня похитит?
- Ладно, дурень, не смейся ты так, - сказал Мак, поднимаясь. - Обними свою Перинетту, потому что пора отправляться.
Смех в самом деле прекратился.
Сидуан и Перинетта так бы и плакали, обнявшись, до вечера, если бы Мак их не заставил, наконец, распрощаться и не вытащил своего бывшего лакея на улицу.