Мэри не замечала ничего. Опьянённая солнечными морскими днями, блеском моря и необычностью обстановки она, домашнее создание, ощущала небывалый подъём чувств. Счастье билось в ней через край, плескалось.
–Птица! – Мэри проследила за рукою Джеймса, весело засмеялась, наблюдая за бреющим полётом крупной серой птицы, которая, узрев на поверхности воды какую-то желанную ей добычу, торопилась схватить кусок, не замечая судёнышка.
–Это не просто птица, – Лизавет приблизилась как всегда неслышно и тихо. От её появления Джеймс вздрогнул, а Мэри поморщилась против воли. Мрачная бледная болезненная сестра портила ей настроение. Мэри любила сестру, но дни были чудесными, и даже небо почти безоблачным, а Лизавета была всё такой же больной…– Это чайка. Говорят, она несёт или удачу, или смерть.
–Глупости! – Джеймс обнял Мэри, страх и тревога стали ещё более осязаемыми. А всё из-за Лизавет! И чего не сидит в каюте? Зачем вышла на палубу?
–Не глупости, – Лизавет упрямо взглянула на него и Джеймс увидел, как заметно сдала девушка, как глубоко запали её глаза, и какие ужасные тени залегли под ними. – Ни один корабль не может вернуться домой, пока на него не сядет чайка.
Капитану Делмару не повезло. Он так и не сошёл с палубы, не прервал своей тихой беседы со старпомом и потому Лизавет, оглядываясь в поисках свидетелей её слов, заметила его и тихо, но грозно спросила:
–Ведь так, капитан?
Губы Делмара побелели, задрожали. Невозмутимый капитан потерял свою опору, эта девушка сбила его с толку своими глупостями! Старпом пришёл на помощь, через силу улыбнулся и всё также холодно возразил:
–Это сказки, мисс.
Джеймс тихо засмеялся, Мэри ткнулась в его плечо, довольная тем, что всяким суевериям больше нет места в её веке. Лизавет не сконфузилась, а обиженно и гордо отвернулась к воде, но простояла в такой отрешенности недолго – её замутило, и она была вынуждена пойти обратно, лечь в спасительной темноте. Мигрень захватывала всё её хрупкое, нежившее существо каждый день, и только в Португалии ей обещали спасение, последнюю надежду. За неё она хваталась, но потому только что знала – её родители и сестра хотят, чтобы она жила. Сама Лизавет, особенно в приступах головной боли, затмевающей весь белый свет, хотела только наступления чёрной вечности, успокоения. Но даже когда она закрывала глаза, пытаясь хоть немного успокоить боль, всё болело и пульсировало, а в темноте прыгали уродливые красные пятна, заражающие и отравляющие её мир.
***
Холодное полотенце легло на лоб, и Лизавет с усилием открыла воспалённые закрасневшиеся глаза. с трудом нашла силуэт сестры, попыталась улыбнуться, но тут же закрыла глаза – нестерпимая боль разрывала её.
–Потерпи немного, – Мэри поднесла к губам сестры холодную воду, и заставила Лизавет сделать хотя бы пару глотков. Даже это небольшое усилие далось девушке с трудом – вода, простая пресная вода вызвала тошноту.
Лизавет со стоном упала на койку, так и не открывая глаз.
–Чем мне тебе помочь? – Мэри не была плохим человеком. Она просто была сейчас счастлива и несчастна. Недавно состоялась её свадьба с человеком, которого она любила, и тут же, на койке, в нескольких сантиметрах от неё – бледное лицо сестры, которой нечем помочь! – Чем?..
Вопрос был глупым. Но Лизавет не могла смеяться над сестрой. Да и не стала бы, если бы у неё были силы. Все врачи Англии не могли помочь Лизавет Монтон. Все отвары, которые предлагал в щедрости их век, все горькие пилюли и кровопускание…тщетно. Лизавет вела затворнический образ жизни, гуляла по саду, но гуляла много, и всё равно таяла, и всё равно теряла сознание и мучилась мигренями, от которых не было нигде спасения.
–Тебе помогут в Португалии… – уговаривала не её, а себя Мэри. – Помогут. Ты же слышала, что говорил мистер Ротчернберг?
Да, слышала. Этот видный гость их дома рассказывал удивительные истории о прозрении слепых, о восстановлении речи немых, творимых его старым знакомым в Португалии.
–Почему в Португалии? – удивилась как-то Лизавет, в те дни, когда боль настигала её неслышно и недолго.
–Здесь…–Ротчернберг помрачнел, сконфузился, – здесь его не так поняли. Его методы…
Он развёл руками, как бы извиняясь за то, что не может точно описать его методы. Но Ротчернберг не был врачом, и не был обязан понимать всё о методах своего знакомца. Однако даже его незнания хватало, чтобы понять: его друг творит что-то такое, что не принимают в обществе. И всё же – это помогает. Экспериментальное, необъяснимое, помогающее и чужое… поэтому более свободная во взглядах Португалия, а не Англия.