Наугад спустились куда-то, что походило на улицу. По счастью, это в самом деле была улица, но узкая, извилистая, с двух сторон охваченная огнем.
Император шел пешком в окружении человек двадцати; впереди него находились Мюрат и Евгений: они размахивали своими шляпами, чтобы легче было дышать; Бертье следовал за Наполеоном — всегда одинаковый: оставаясь позади, как и везде, проходя там, где шел император, но не впереди и не сбоку, получая от него импульс, но никогда не проявляя инициативы.
Так двигались они между двумя стенами огня, под сводом огня, по огненной земле! Загоревшиеся балки падали справа и слева; расплавленные железо и свинец текли с крыш, как дождь во время грозы. Языки пламени, сгибаясь от ветра, своими кончиками лизали перья на шляпах офицеров, потом, поднимаясь вдруг, тянулись к небу как огненные вымпелы.
Надо было вырваться, найти выход — или они задохнутся.
Еще пять минут — и никто уже не выйдет из этой отдушины ада!
В какое-то мгновение решили вернуться назад, но несколько домов вдруг рухнули и образовали горящую баррикаду, преградившую отход.
— Вперед же! Вперед! — призвал Мюрат.
— Вперед! — повторил Евгений.
— Вперед! — приказал сам Наполеон.
Но те, кто был в авангарде, закрыли голову руками и ответили задыхающимся голосом:
— Невозможно! Мы ничего там не видим, повсюду огонь!
В эту минуту среди дыма послышалось:
— Сюда, сир, сюда!
И слева от императора, из клубов дыма, появился молодой человек тридцати лет, со следом сабельного удара на лице, еще бледный от недавней раны.
— Ведите нас, — сказал ему Наполеон.
— Сюда, сир! — повторил молодой человек.
И снова, погружаясь в клубы дыма, он позвал:
— Сюда, сюда! Я отвечаю за все!
Наполеон прикрыл носовым платком рот: воздух стал невыносимым, удушливым, смертельным.
— Сюда, сир! — слышался время от времени голос.
И действительно, через несколько шагов пламя стало менее жгучим, а дым менее плотным: они очутились в квартале, сгоревшем еще утром.
В самое пекло чуть не попал генерал, которого несли на носилках, его чудом спасли: это был маршал Даву, раненный в сражении на Москве-реке. Он заставил нести себя в Кремль, чтобы уговорить Наполеона покинуть этот роковой дворец.
Увидев императора, маршал приподнялся и протянул к нему руки. Наполеон принял его благосклонно, но спокойно, как будто только что совершил обычную прогулку.
В эту минуту в пятидесяти шагах появился обоз с порохом, следовавший сквозь пламя.
— Пропустите императора! — закричал молодой офицер.
— Пропустите порох, сударь, — произнес император. — Порох при пожаре, — добавил он, пытаясь улыбнуться, — нужно спасать прежде всего.
Один зарядный ящик взорвался.
Все, кто окружал императора, сгрудились вокруг него.
Второй, третий, потом четвертый ящик взорвались, как и первый. Горящие щепки летели пылающим дождем.
Ящиков было пятьдесят; император и его свита подождали, пока проехал обоз, а потом отправились сами.
Приближаясь к Петровскому замку, Наполеон спросил Даву:
— Это тот лейтенант Ришар, которого вы мне в свое время прислали в Донаувёрт, идет впереди нас? Он прибыл так вовремя, чтобы показать нам дорогу в этом море огня!
— Да, сир, — сказал Даву, — только он стал уже капитаном.
— Надо, чтобы он на этом не остановился, Даву, и пока вы не сделали его командиром батальона, отдайте ему свой офицерский крест Почетного легиона.
Маршал позвал молодого офицера и, сняв свой золотой крест, сказал ему:
— Капитан Ришар, это вам от императора!
Капитан Ришар поклонился, а Наполеон, проходя, сделал ему знак рукой, означавший: «Я тебя узнал и не забуду!»
Молодой человек отошел, готовый без единой жалобы, не жалея себя, умереть за императора.
На следующий день, проснувшись, Наполеон бросился к окну, выходящему в сторону Москвы. Он надеялся, что пожар, если не совсем погас, то хоть немного утих, но город по-прежнему был покрыт сплошной пеленой огня и облаком дыма. Это была Москва, в которую мы пришли издалека, и которая, казалось, отдалялась и убегала от нас, как мираж в пустыне; эта Москва, на которую, наконец, мы наложили руку, оказалась просто грудой пепла! Теперь стали неуловимыми не только армии царя, но и сами его города.
Что же будет делать человек 1805,1806 и 1809-го годов — человек быстрых решений, оставивший лагерь в Булони, чтобы выиграть битву под Аустерлицем; человек, уехавший из Тюильри и объявивший, в какой день он вступит в Берлин; человек, оставивший Испанию, пересекший Францию и дошедший быстрым шагом до Вены?