И, обернувшись к Камбасересу, он продолжал:
— Послушайте, вы мой друг, скажите, как же все это произошло?
Камбасерес внимал буре: он видел, куда направлен весь этот поток слов, — речь шла о заговоре Мале, весть о котором, полученная в Корытне, так обеспокоила императора.
— Ваше величество желает знать подробности? — спросил Камбасерес.
— Да, да, — ответил император, усаживаясь. — Расскажите мне все.
— Ваше величество знали Мале?
— Нет… только в лицо; однажды мне показали его и сказали: «Вот генерал Мале». Я знал, что он состоит в обществе Филадельфов, был большим другом убитого при Ваграме Уде, чью смерть поставили мне в вину… В тысяча восемьсот восьмом году, когда я был в Испании, этот Мале уже составлял заговор против меня; я мог расстрелять его тогда — у меня было, слава Богу, достаточно доказательств, — но, что вы хотите, я ненавижу кровь… Тот юный Штапс сам хотел умереть — я же помиловал его. Они думают, что меня ничего не стоит убить, безумцы! Но вернемся к этому человеку… Он находился в сумасшедшем доме, куда я разрешил перевести его… Видите, Камбасерес, что значит постоянно говорить со мной о снисхождении! И при этом я жестокий тиран! Где находился этот сумасшедший дом?
— У заставы Трона, сир.
— Как зовут владельца?
— Доктор Дюбюиссон.
— Друг или враг?
— Доктор?
— Да. Я спрашиваю вас, был ли он в числе заговорщиков?
— О! Боже мой! Бедняга! Он и не подозревал ни о чем.
— Но это он открыл дверь?
— Э нет! Мале перелез через стену.
— Один?
— С одним жителем Бордо, аббатом Лафоном; у них был целый портфель, набитый приказами, сенатскими решениями, прокламациями. Двое сообщников ждали их на улице: Бутрё, сборщик налогов, и Рато, капрал.
— И эти два негодяя решились сыграть роли: один — префекта полиции, другой — адъютанта?
— Да, сир.
— Мне кажется, там был еще какой-то священник… Священники! А я ведь немало для них сделал!
— Тот был испанец.
— Тогда это меня не удивляет…
— Он оказался старым знакомцем Мале по тюрьме, жил на Королевской площади. Именно у него и были спрятаны оружие и генеральская форма, перевязь адъютанта и пояс комиссара полиции.
— Они все предусмотрели! — нетерпеливо воскликнул Наполеон. — И что было дальше?
— Переодетый, вооруженный, Мале постучался в казармы Попинкур и приказал доложить о себе полковнику, назвавшись генералом Ламоттом…
— Итак, — прошептал Наполеон, — кому угодно и как угодно можно совершать подобные штуки под вымышленным именем! А что полковник?
— Полковник, сир, лежал больной в постели, в горячке; генерал Мале вошел к нему со словами: «Итак, полковник, есть новости: Бонапарт умер!»
— Бонапарт! — повторил Наполеон. — Да, для некоторых я по-прежнему Бонапарт! Но зачем тогда мне были нужны четырнадцать лет успеха, Восемнадцатое брюмера, коронация, мой союз с самой старинной европейской династией, если наступит день, когда первый встречный скажет: «Бонапарт умер!» — и все будет кончено?.. Бонапарт умер! Но Наполеон Второй, с ним-то что стало? Мне кажется, что Наполеон Второй еще жив?
— Сир, — ответил Камбасерес, — вы ведь знаете, что такое солдат: когда он видит приказ, он не обсуждает его, а повинуется.
— Да, но если приказ фальшивый?
— Полковник считал, что приказ подлинный; он вызывает своего начальника штаба; приказ снова зачитан мнимым генералом Ламоттом; созывают когорту и отдают ее в распоряжение Мале. С этим отрядом, у которого нет ни одного патрона и который для учений пользуется ружьями с деревяшкой вместо кремня, Мале отправляется в тюрьму Ла-Форс, приказывает открыть двери, вызывает одного корсиканца по имени Броккекьямпи…
— Корсиканца? — прервал Наполеон. — Я уверен, что этот не дал себя одурачить! И что дальше?