Вот и сегодня у ее окошка толпилось, пожалуй, не менее десятка незнакомых людей, все нетерпеливо поглядывали сквозь стеклянную перегородку на то, как пальцы Марии неторопливо, по два раза пересчитывая, выкладывали небольшие стопки банкнот, выдавали тем счастливцам, которые стояли впереди. Только один из посетителей, видно, никуда не спешил, он не поглядывал на пальцы кассирши, вообще не смотрел сюда, за перегородку, стоял спиной к окошку, стройный мужчина с темными волосами под поношенной хустовской шляпой. Напоминал кого-то из местных жителей, напоминал скорее одеждой, чем фигурой. Марии показалось в нем что-то удивительно знакомое, но у нее не было времени на угадывание и рассматривание того невозмутимого человека. Она быстро отсчитывала деньги: до закрытия кассы хотелось отпустить всех, кто сегодня пришел.
Мужчина, казалось, ждал, когда кассирша отпустит всех, но не просовывался в ее окошечко, как заметила Мария, даже пропустил двух девушек, которые пришли позже него; лица своего не показывал, это уже немного встревожило Марию: не грабитель ли случайно? Она незаметно показала контролеру на незнакомца, тот прикрыл глаза веками, дескать, вижу, не беспокойся. В сберкассе это был единственный мужчина, инвалид, бывший пулеметчик с метким глазом; он еще и сейчас, видно, мог стрелять без промаха, во всяком случае, не знал, что такое страх, никакие налетчики его не пугали, когда он слышал истории об ограблениях в сберкассах, только посвистывал: «Пускай попробуют!»
Неизвестный дождался, пока в помещении кассы остались одни сотрудники, повернулся лицом к перегородке, заглянул в Мариино окошечко, сказал:
— Здравствуй, Марийка!
Она взглянула. Это был Ярема, брат!
— Ярема, ты?
— Я.
— О небо! Как же это?
— Был у тебя дома, сказали, что ты на работе. Нашел вот...
— Там же Богданка... с сыном... Помнишь Богданку?
— Почему же нет? Говорили соседи. Но я пошел к тебе, чтобы ненароком племянницу не испугать. Ты скоро закончишь работу?
— Да. Уже... Собственно...
Еще двое посетителей вошли в кассу. Опаздывали. Молодой хлопец и бабуся. У контролера в окошке стояла уже табличка «Закрыто», но он убрал ее, улыбнувшись Марии: отпустим и этих. Ярема сказал: «Я подожду» — отошел в глубину зала, стал около стола, за которым заполняли ордера, теперь уже не отворачивался, неотрывно смотрел на Марию. Его глаза некогда орехового цвета, смотрели холодно и настороженно. «Не доверяет. Боится», — подумала Мария. Она никогда не забудет того произнесенного Иваном слова, которое оказала ей София. Когда пригнали их из лесничества в бандитский лагерь, увидел Иван молодого высокого священника бандеровского и сказал презрительно: «Родственник». Будь проклято все, что сроднило ее с этим извергом!
Бабуся долго заполняла свой ордер. Хлопец написал быстрее, но контролер отложил его ордер, ждал бабусю, чтобы отпустить ее первой. Ярема не сводил глаз с Марии. От него не скрылось бы ни одно ее движение. Она сидела, делая вид, что взволнована встречей, на самом же деле лихорадочно обдумывала, что должна делать. Один за другим выдвигала планы и все отбрасывала. Вчерашний звонок Шопота о том, что приехать не может, потому что занят, бессонная ночь, которую они провели сегодня с Богданой, размышляя о том, что могло случиться на границе, внезапное появление Яремы, — очевидно, между всем этим была какая-то связь. Конечно, она не может, не имеет права чем-нибудь выявить свою настороженность или подозрение к Яреме. Попытаться задержать его здесь? Но что могут они сделать? Безногий инвалид и две женщины против здорового, несомненно, вооруженного, опасного нарушителя границы! Бабуся подала наконец контролеру ордер, тот быстро записал операции, подсунул ордер Марии. Ей нужно было поставить рядом с подписью контролера свою и сосчитать деньги. Она взглянула на ордер, выдала бабусе деньги, потом, когда к ней направился еще один ордер, быстро написала на бабусином несколько слов и цифр, подвинула его назад к контролеру (другой рукой брала ордер парня, со стороны это выглядело обычно, не могло вызвать никаких подозрений): «Позвони по этому номеру капитану Шопоту. Скажи: ко мне прибыл Ярема». Хорошо было бы попросить у контролера пистолет и положить в свою сумочку. Но Ярема это сразу бы заметил, и тогда все пропало.
— Давно мы с тобой не виделись, Марийка, — заглядывая ей в глаза, сказал Ярема, когда они вышли на улицу.
— Давно.
— Как живешь? Муж здоров?
Ага, поскорее спрашивает о муже. Если бы не знала об Ивановом слове «родственник», поверила бы, что братик ничего не ведает, а так...
— Убили его ваши, — сказала жестко.
— Наши? Кто?
— Словно бы не знаешь? Бандеровцы.
— О горе! — простонал притворно трагическим голосом. Проклятый попик! Почему так сложилось? Почему? Если бы живы были отец и мать, что бы сказали они? Как могли бы оправдать своего сына? Она не может его оправдать.
— Ты и не расспрашиваешь меня, — сказал тот грустно, — а я скитался, страдал... И не выходила ты из моей памяти, сестра...
Слова отскакивали от нее, не в силах пробить холодный панцирь отчуждения, которым окутала свою душу, как только увидела Ярему.
— Помнишь, как рубила мне когда-то мерзлую землю, чтобы взял на чужбину...
Что-то теплое шевельнулось в самом отдаленном уголке Марииного сердца.
— Печурка ваша до сих пор стоит у меня перед глазами... Тот кафель... Всадник на конике. Желтый лев... Яркие цветы...
Нет, нет, она ничего не помнит, она все забыла, слышится ей из тех далеких лет лишь трагическое покрикивание невидимого сыча на старой груше. Казалось, уже нет больше сычей на свете, не услышит понурый возглас зловещей птицы, не осталось их и на расплод, как вот снова слышится что-то похожее. Ох, да это же голос ее бывшего брата.
— Может, зайдем в гастроном, возьмем бутылку водки да какой-нибудь колбасы? — спросила. — А то у нас нет ничего, вчера только привезла Богданку из родильного дома. Сын у нее...
— Так ты уже бабушка, а я дед?
— Ну, так как, зайдем? — не отвечая, спросила снова.
— Как хочешь. Если не забыла своего брата...
— Да, не забыла. Почему ж я должна забыть? Хотя ты тоже обо мне не очень-то вспоминал...
— В тяжелых скитаниях был.
Ей хотелось спросить; «В тюрьме?», — но отказалась от своего намерения. Зачем излишнее любопытство? Где бы он ни был все эти годы, а пришел сюда из-за границы, в этом не было сомнений. Где-то там, на заставах, тревога, люди не спят вот уже две ночи, не спит и их Николай, а он разгуливает здесь и пойдет себе дальше... А что если не он? Что если она несправедлива к своему брату? Ага. А Иваново предсмертное слово «родственник»? Чья рука освятила топор, занесенный над Ивановой головой?
— Может, у тебя нет денег? — спросил он. — Я хоть и небогатый, но кое-что имею...
— Не беспокойся, ты ведь гость, — стараясь улыбаться, ответила Мария. — Когда-то, может, и я у тебя в гостях побываю.
Где? В каком краю?
— А почему бы и нет! — оживился Ярема. — Когда-то... Не каждый имеет такую хорошую сестричку...
Где-то уже звонил по телефону безногий контролер. Поймут ли его скупое сообщение? Николай поймет! В особенности, если на границе в самом деле нарушение. Хорошо бы, если бы встретили их пограничники уже перед домом, тогда Богдана ничего и знать не будет, и ребеночек не осквернится дыханием этого бандита. Как они будут брать его? Может, убьют? У нее на глазах? Нет, не нужно об этом думать! Она не хочет ничьей смерти, но позволить, чтобы этот разгуливал по ее земле, означало бы пустить гулять самое смерть. Так пусть лучше его возьмут!