— Если мы сейчас повернем обратно, то через полчаса будем на траверзе Аркадии, — ответил Антос.
— Отлично! — Борисов застегнул плащ, давая понять, что разговор окончен.
Они вылезли на палубу. Увидев их, Тургаенко поспешил на корму, схватился за канат, с силой потянул его и упал. Лодки за кормой не было.
Подгоняемая свежим ветром, лодка находилась в этот момент уже в нескольких милях от шхуны.
Никем не управляемый небольшой парус то надувался, то хлопал о мачту.
Ивакин лежал на корме, навалившись всем телом на руль. Волны нагоняли лодку и окатывали ее, но Николай ничего не чувствовал.
Хмурый рассвет застал одинокую утлую посудину в открытом море. Пара дельфинов поиграла вокруг нее и уплыла к югу. Голодные чайки с пронзительным криком носились над водой. Дождь устал моросить и отступил перед пеленой густого тумана.
Течение и ветер гнали лодку на восток. Если бы Николай мог подняться вместе с чайками над туманом, то увидел бы, что давно уже проплыл мимо Одесской бухты.
По временам к нему возвращалось сознание, и тогда он чувствовал холод, качку, боль в груди, кровь на губах, жажду. Большую же часть времени он ничего не ощущал, словно проваливался в какую-то черную пропасть.
Иногда в голове возникали смутные обрывки воспоминаний: Нижний Новгород, рабочий поселок Сормовского завода, большая комната райкома комсомола, шумная толпа молодых парней, требующих отправки на фронт. Потом Николай видел себя бегущим вместе с этими парнями по льду Финского залива. В руках он держал винтовку, стрелял из нее и кричал: «Даешь Кронштадт!..»
И снова Сормово, берег Волги и огромные шуршащие и трескающиеся льдины. На одной из них он, восьмилетний Колька, и еще какие-то мальчишки. Они отправились путешествовать в Каспийское море... И вдруг вместо льдины больничная койка, а рядом человек. «Которые тут большевики?» — кричит он, размахивая пистолетом. «Нет здесь большевиков, тут тифозные», — отвечает сиделка. Кажется, это было в Самаре...
Мысли путались. Как же он оказался в Одессе? Кто такой Никитин?.. Ах да, Никитин — председатель Губчека. А Тургаенко кто?.. Где же чайник? Зачем поят горькой водой? И кто отсек ноги? Оказывается можно жить и без ног!.. Только как же стоять v станка и нарезать шестеренки?.. «Ах ты, большевистское отродье! — вопит Тургаенко. — Змееныш подколодный!» Тургаенко скручивает ему руки. Человек в зюйдвестке пинает в живот: «Кто подослал тебя?» И опять бьют и бросают в кубрик. Кто-то говорит с ним. «Неужели русский? Кажется, я его ударил? . А не он ли положил мне в карман ланцет?..» Опять провал, беспамятство, и вдруг, как живое, лицо Макара Фаддеевича. «Коля, беги до станции, позвони Никитину... Достань где-нибудь лошадь...» — «Макар Фаддеевич, товарищ Репьев, я все сделаю. Я быстренько, одним духом...» Как тяжело бежать по шпалам!.. И снова провал, черная и.холодная пропасть...
Глава II
Под воскресенье шхуна Антоса Одноглазого нахально вильнула кормой и снова, в третий уже раз, скрылась от пограничников.
— Свистать всех наверх! — приказал Ермаков боцману. Заложив за спину руки, он быстро шагал по качающейся палубе от борта к борту.
Когда все одиннадцать человек команды выстроились на баке, Ермаков остановился перед ними и прищурил глаза.
— Антос Одноглазый поздравил нас с наступающим праздником и пожелал нам побыстрее перебирать шкоты и фалы. У меня все! Можете разойтись!
Сказав это, Андрей спустился в машинное отделение и без всяких предисловий обратился к Ливанову:
— Ты знаешь, как он зовет твою машину? Он зовет ее дырявым примусом.
Механик побагровел.
— Кто?
— Известно кто, грек Антос!
Андрей был потрясен новой неудачей. С каким лицом опять явишься в Губчека! Симе Пулемету в глаза смотреть стыдно, а перед Никитиным и оправдаться нечем.
Даже Репьев не удержался и вставил шпильку: «Я слыхал, что в старом флоте русские моряки управлялись с парусами быстрее англичан...»
Ночью командира «Валюты» и его помощника вызвали в Губчека.
Никитин встретил их холодно. Кивнул, молча пододвинул Ермакову портсигар с махоркой.
— До каких пор это будет продолжаться? Я к вам обоим обращаюсь: до каких пор?
Никитин ничего больше не сказал, но Ермаков сразу понял: разговор предстоит крутой.
— Надо сменить двигатель. Дайте хоть старенький «бенц». Узла бы полтора прибавить.
Председатель с шумом выдвинул ящик стола.
— Нет у меня здесь «бенцов»! Извольте по одежке протягивать ножки... Из-за этого проклятого Антоса мне в губком стыдно заходить. Что мне прикажете в губкоме отвечать? Так, мол, и так, товарищи, дайте нам сначала новый двигатель, обеспечьте хлебом с маслом, ветчинка не повредит... Я вас спрашиваю, что надо сделать реального? Чего вам действительно не хватает? Только без «бенцов».