Вдруг кто-то постучал. В кухню вошел господин Бенжамен. Он утопал в своем длинном плаще. Не видно было даже ног.
— Господин Бенжамен! Да вы же насквозь промокли! — воскликнула тетя Мария. — Дайте мне ваш плащ! А сами садитесь! Сейчас я принесу вам накидку моего мужа!
— Вы будете похожи на настоящего пастуха, — смеясь, сказал дядя Сиприен.
— Все хорошо! Все в порядке! — ответил старик. — Какой чудесный огонь! Я нисколько не жалею, что вышел из дома.
И он уселся на обычное место в углу возле печи.
— Какая гроза! Вы видели что-нибудь подобное?
— Лето теперь окончилось, — со вздохом заметила моя мать.
— Что вы! — возразил Сиприен. — Будут еще хорошие деньки.
— А когда снег пойдет, будет еще лучше, — добавил Бертран.
Господин Бенжамен кашлянул. Он заставил себя улыбнуться, но я понимал, что ему не по себе, что он чем-то огорчен.
— Послушайте, друзья… — начал он. — Я пришел сообщить вам о своем отъезде. Гм! Я думал, что пробуду здесь дольше. И деревня мне нравится, и вы все очень добры. Но… Я получил письмо от племянницы. Она живет теперь близ Марселя и ждет меня… Вот я и решил уехать…
— Вы собираетесь обосноваться в Марселе? — спросила тетя Мария. — Что ж, это неплохо. Климат там хороший… Я только сомневаюсь, легко ли там с продовольствием. Мне рассказывали, что…
— Конечно, с питанием там не слишком хорошо. В больших городах с этим всегда сложнее, чем в деревне…
— А жилье у вас там будет? Ваша племянница уже устроилась?
— Как вам сказать… Мы не собираемся задерживаться в Марселе. Мы, вероятно, уедем в другое место… Далеко… очень далеко…
— Понимаю, — озабоченно сказал Сиприен.
Ненадолго наступила тишина. Пламя трепетало, дрова весело потрескивали, в трубе над очагом завывал ветер.
— Угощайтесь жареными каштанами, господин Бенжамен! — сказала тетя Мария. — Они вовремя поспели.
— Спасибо. Я не очень голоден.
Сиприен Валетт нагнулся к старику:
— Господин Бенжамен, а как же с тем делом, о котором вы мне говорили?
Сиприен указал подбородком в сторону гор. Интересно, что он имел в виду? Должно быть, горные вершины, где проходила граница с Испанией… Мне казалось, что я правильно понял.
— Ничего не поделаешь, — прошептал старик, — пришлось от этого отказаться. Не могу же я ехать один! Меня ждут племянница и ее муж. Нам нужно быть вместе.
— Они могли бы приехать сюда и…
— Нет, они мне пишут, что все уже подготовлено. Я должен ехать к ним.
Дядя покачал головой и протянул господину Бенжамену руку. Его большая загорелая ладонь сочувственно опустилась на бледную, морщинистую руку старика.
— Уверен, все будет хорошо, господин Бенжамен, — сказал он. — Когда будете далеко отсюда, не забывайте нас. А если когда-нибудь захотите к нам вернуться, не раздумывайте. Мы всегда будем рады вам помочь…
— Премного благодарен, — сказал старик, и глаза его заблестели от слез. — Надеюсь, что этот ужас не на годы…
— Вы получаете что-нибудь из Парижа? — спросила моя мать.
— Да. Как раз недавно получил письмо. Жизнь там становится все тяжелее и тяжелее. И к тому же… — Он снова понизил голос: — Происходят жуткие вещи…
— Что такое? — прошептала тетя Мария.
— Нацисты охотятся на евреев. Они устраивают облавы и заставляют всех евреев носить желтую звезду. Во многих местах им даже запрещено проживать. У них отнимают имущество, лавки… Это дико! Живи я теперь там, и мне пришлось бы носить желтую звезду… Ходить по улицам с желтой звездой на спине…
— Ужас! — рявкнул дядя Сиприен, ударяя кулаком по столу. — Они нам за все заплатят!
— В южной зоне нацисты еще не решаются, но в Париже и на севере преследования уже начались…
Франция в те годы была разделена на две части демаркационной линией, которая проходила от северной части Альп к побережью Атлантического океана, минуя центр страны.
— Ужас! — повторил Сиприен Валетт.
— Вот почему я хочу покинуть эту страну, — прошептал господин Бенжамен. — В моем возрасте…
Он не закончил фразы. До сих пор я вижу, как он сидит, сгорбившись над тлеющими угольями. Что разглядел он среди пурпурных искр, сверкавших в очаге? Должно быть, мирную, спокойную страну, где не нужно все время остерегаться, понижать голос, страшиться неожиданного гостя…
— Какой стыд! — ворчал Сиприен. — Человек всегда остается человеком, будь он черный или белый, христианин, иудей или атеист…
А я думал об этой звезде из желтой материи, о которой говорил господин Бенжамен. Я уже что-то об этом слышал. Когда-то отец рассказывал о расистских преследованиях, которые начались в Германии незадолго до начала войны, об арестах и убийствах. Но впервые я осознал всю эту гнусность в такой непосредственной близости от себя. И подобное могло происходить во Франции, в моей стране!