Говорили о многом, да оно и понятно. Было о чём говорить. И подвиг Эмилии, и необычайное её пребывание среди арахнид. Освобождение Тита и чуть было не случившийся бой с конвойной группой молодого, но дерзкого Виталия. Задание Лёхи и явление призраков под Невой, в которых только сейчас профессор и Алексей узнали Андрея и Эдика. И нападение медведя, и точный выстрел мичмана из векового ПТР. Вспоминали, обсуждали, анализировали. Под неплохой самогон, копчёное мясо, копчёное сало, салаты, вареные блюда и даже рыбу разговор плавно перетекал от одного конца стола к другому. Говорили о многом, многое вспоминали, не забывали и о Павле, несколько раз вызывали его, угощали, советовались, советовали, расспрашивали, в основном об Эмилии. Как там она, есть ли шанс? Что делать? Как лечить? Какие медикаменты? Где достать? Не забыли позвонить мичману, Ларисе Никитичне. Не забыли и погоны вручить профессору, и про наспех утверждённый приказ о присвоении всем военнослужащим роты, за исключением молодых, звания прапорщик, тоже не забыли. Забыли лишь о Борисе в ту ночь.
А Борис? Борис в ту ночь познал женщину. Согласно легенде, самую красивую женщину в метро. Одолеваемый внезапно обрушившейся на него страстью, он стремился к Виктории, тянулся к ней, рвался. И она, как ни странно, мгновенно ощутив своим непревзойдённым женским чутьём его жажду, моментально подалась ему навстречу. Охваченные безудержным порывом, двое из людей парили в сладострастной неге, сквозь времена, сквозь пространства, от звезды к звезде, сквозь бесчисленные галактики, смахивая, словно звёздную пыль, прозрачные капли усталости, то замедляя, то ускоряя свой полёт, огибая, так неуклюже плывущие планеты. Без стыда, без страха, без сомнений.
И остановившись почти у самого края бесконечной повести, они, держась за руки, обрушились живительной влагой на измученную истерзанную почву.
В ту ночь Борис, окутанный обволакивающей лаской, вспахал огненно рыжее поле и смертельно уставший, волоча тяжелеющие ноги, вдыхая полной грудью вечернюю истому смятой ржи, навек затерялся, обессилено свалившись в дышащей теплом и влагой борозде. За чернеющим горизонтом загоралось солнце.
Глава 31. Каждому своё.
Впечатление от рассказа Эдика не отпускало. Дмитрий и профессор увлеченно обсуждали путешествие трёх смельчаков. Кто же он этот третий, жив ли? И как он вообще живёт в своём тепловозе?
А вот, представьте себе, живёт и живёт неплохо.
Каждое утро горячий чай, лёгкий завтрак, обход вагонов, проверка всех систем. Обед, обязательно первое, дневной сон. Свободное время с книгой, ужин, подготовка к завтрашнему дню. Длинные ночи, полные воспоминаний, кофе, звенящая тишина и бегущий по страницам амбарной книги карандаш.
Двадцатилетний чай, двадцатилетний кофе, воспоминания двадцатилетней выдержки - захмелевший рассудок... Перечитаны книги, переосмыслена жизнь, отважный сталкер перед лицом старости меланхоличен. Его карандаш с лёгким скрипом скользит по бумаге. ''Всё исправно, - пишет он. - Шоу должно продолжаться!'' Всю свою жизнь Виталий решил записать, описать - запечатлеть - в поучение, в назидание потомкам, сквозь время, сквозь смерть - в жизнь. В новую, как ему казалось, неизбежную эру - эру воскресшего, возродившегося человечества.
Когда всё случилось, Свист чинил (ах, да, чинил - слишком громко сказано), пытался чинить свой старенький двадцать первый ГАЗ. Уже несколько дней он высиживал в яме собственного гаража, заканчивая последние сбережения домашнего вина. Чинить не получалось. Желание и энтузиазм как всегда разбивались о стену острого материального дефицита. Он не был богат, если так можно сказать о человеке, живущем на пенсию матери. Бывший милиционер без семьи, без работы, с кучей алиментов и старым авто. Классический герой боевика самой низкой пробы, но у каждого капитана свой путь. И беспощадная лавина, уничтожившая весь город, промчалась мимо него, не уделив никакого внимания его скромной персоне. Виталий оказался примерно в том же положении, что и Эдик с Андреем, за исключением того, что он оказался в нём абсолютно один.
Несколько дней он пытался выбраться из-под завала. Несколько тяжёлых и мучительных дней. Голод и отчаяние одолевали, нехватка воздуха сводила с ума. Когда последние силы уже начали покидать его, в разлом бетонной плиты пробился луч света. Виталий остался жив.
Железная дорога со всеми своими надстройками, ангарами и депо, разделяющая Красноармейск примерно пополам, послужила своего рода барьером и остановила собой часть несущейся лавины. Это не спасло город, но, как ни странно, спасло саму дорогу и часть её объектов, оказавшихся под завалами. Сами же пути оказались практически свободны, весь транспорт и вагоны смело, будто детские игрушки, и лишь родная улица Шота неровными наносами оказалась размазана через разделительный барьер.