Противоположности неизбежно будут отторгать друг друга. Ветер и вечность. Символично, не правда ли? Но теперь, теперь мы станем только сильнее, и если он не найдет новый путь, мы его победим его же оружием. Динамика непредсказуема лишь на первый взгляд. В каждом процессе рано или поздно можно проследить цикличность и закономерность, а значит, возможно предугадать и разгадать замысел. Замысел - основа динамики - ветер, раздражающий вечность.
Тотем должен питаться не только статичными энергиями, за счёт нас, он должен быть многополярен, должен стать для них, для ведомых страстями, своим. Чтобы они питали его, зависели от него, а значит, питали нас и зависели от нас. Чтобы они строили для нас наш мир. Не пополняли его, а именно строили. Ещё при жизни они должны быть мертвы. Мертвее нас! Нам нужен ведомый страстью. Теперь наш ход!
- Убить, его нужно убить, - пробурчал чёрный человек. Его голос раздавался словно из трубы, зловеще, глухо. - Убить.
- Убить? - Малыш отвел взгляд в сторону. - Безмозглый чурбан! Ты когда-нибудь слышал, что самая трудная битва - это битва с самим собой? Мы противоположные полюса одной силы. Одной, понимаешь? - его крошечная ручка с такой силой сжала шкуру на загривке собаки, что та, поджав уши и зажмурив глаза, взвыла. Пронзительный вой словно всколыхнул застывшее пламя камина, нависшие с потолка тени, вздрогнув, растеклись по углам. - Убить себя невозможно. Себя можно только обмануть. На время, - он приподнял собаку, поднес её морду к лицу и пристально посмотрел ей в глаза, затем что есть силы швырнул её на пол. - Если его убить, всё будет кончено. И для него, и для нас. Для всех!
- То, что мертво, не убить, - с сожалением, несколько отстранённо, проговорил чёрный человек.
- Заткнись, чурбан. Это вечный спор. Спор внутри источника сил. Спор гораздо более высокого порядка, чем подвластно твоему пониманию. Ты - пешка! Всего лишь крохотная чёрная пешка! Ты - ничто! Ничто, поднятое из праха. Энергия же бессмертна.
Собака вновь попыталась взобраться на кресло, но малыш мгновенно оборвал её порыв:
- Лизетта, место!
Та тотчас же отошла и, негромко цокая лапами по дорогому паркету, медленно вышла из комнаты.
У вечно горящего камина, в мертвом свете застывшего пламени, тщетно пытаясь согреться в уютном старинном кресле, сидел ребёнок. На огромном старинном письменном столе, свесив одну ногу и еле касаясь ней пола, сидел землянисто-чёрный человек. Устремив взор в закрытое окно, он сидел недвижимо. На подоконнике за стеклом сидел ворон.
Эдик не мог убедить Дмитрия уехать. Поначалу на его призыв вообще реагировали с трудно скрываемым раздражением. Покинуть свой привычный мир ради путешествия по выжженному континенту в поисках мифической земли, нетронутой радиацией, ради поиска уцелевших городов, которым всё это время почему-то было не до Питера? Нет уж, шиш с маслом! И даже если они где-то есть, эти уцелевшие города, и даже если в них кипит обычная сытая жизнь, то почему никто не пришёл на помощь Северной столице? Почему нет вещания в радиоэфире, и почему ни один отряд, ни один человек так и не пробились в Питер из этих вот уцелевших городов?
Всё на уровне слухов. Слухов обрастающих мифами... Кто-то слышал гул летящего самолёта, кто-то сигнал бедствия какой-то подлодки, но всё это лишь слухи, фольклор метро. Реальность иная. Трое смельчаков, один из которых живёт в тепловозе, а двое вылезли из шахт - из нор вылезли, как крысы, как черви - из нор, из земли. Вылезли и приехали. Шахты - это вам не метро, это даже не коллекторы... Не от хорошей ведь жизни они проделали такой тяжёлый и такой долгий путь. Эдик лукавил, привычная для него жизнь обитателям метро казалась невыносимо сложной и он, понимая это, приглашал только брата, так сказать, по-родственному. Не мог он, найдя его, вновь потерять. Да и вера в то, что где-то осталась нормальная жизнь, уже долгие годы будоражила его рассудок. Он верил, что где-то, может быть, очень далеко, всё же есть прежняя жизнь. И он готов был броситься в любое авантюрное мероприятие, лишь бы выбраться из шахт, выбраться из-под земли и, возможно, в последние минуты своей жизни, провожая за серо-коричневый горизонт утомленное дневными заботами кроваво-пылающее солнце, вдохнуть в последний раз пьяняще свежий воздух, принесённый с моря лёгким ветерком.
Эдик прекрасно понимал, что полная приключений жизнь Свиста - отчаянный труд на благо других - поиск! Только в поиске лучшей жизни Свист видел смысл всего своего бытия. Как ни странно, но эгоцентрист Свист колесил по миру не ради удовольствия. От топливохранилища к топливохранилищу, от города к городу, от себя будущего к себе прошлому, от безумия безысходности к иллюзиям молодости, он искал выход, выход в новую жизнь. И ещё он просто хотел остаться прежним, несмотря ни на что.