- Пост сдал!
Глава 45. История двоих.
Спаситель учил прощать, но почему, даже любя, мы не способны простить?
Тит и Эмилия сидели в кубрике. Грязный липкий стол, вечно холодные стены, подвывающая четырёхдюймовым ставом дымохода буржуйка, сохнущие на батареях затертые портянки. В раскрытых мозолистых ладонях беззащитными птенцами пригрелась пара других, трепетно нежных.
Историю этих двоих в подразделении Самарцева знали все. Столько лет вместе, столько порознь... В соитии взглядов бесконечный отчаянный поиск прощения... Под покрытой слоем влаги кровлей два любящих сердца свободолюбивыми птицами рвались из груди.
Они всё уже давно поняли. Но понять зачастую проще, чем принять. Диалог мыслей разрывал сознание. Столько лет он пытался вырвать занозу любви, пытался отвлечься, забыть, очерстветь... Чтобы не задыхаться при её виде, не волноваться, слыша её голос, не видеть её во снах. Просто друзья, сослуживцы, знакомые, бывшие любовники, но, как оказалось, не всё так просто. Через двадцать беспощадных лет, через семь тысяч триста одиноких ночей, через страх, боль и ненависть он пронёс свою проклятую любовь. Он не смог простить (не научился прощать), но и разлюбить тоже не смог. Лишь несколько раз ему казалось, что простить удалось, но каждый раз память возвращала его в ту пустую комнату - их комнату, навсегда опустевшую без неё, где безжалостно опустошенный, он сидел, ничего не понимая, и отрешенно смотрел в умирающий день. А потом приходила ночь, и он смотрел в ночь и не спал, и не дышал, и не жил. Без неё не жил. И каждую ночь один и тот же сон. И водка лишь жгла нутро... И сквозняк заблудшим котом тёрся о босые ноги. Холодная пустая постель, пустая жизнь. И он один пустой и холодный. Сгоревшая до фильтра сигарета, танцующие голубоватые образы в табачном дыму, и вот-вот она постучит, вот-вот войдёт, но не постучит, и не войдёт. Потому что больше не нужен. Не нужен!
Или всё же простил? А это имеет значение? Разве теперь это имеет хоть какое-то значение? Когда жизнь бурным течением спущена в унитаз. Чужой патефон резал твои пластинки. Чужой слух наслаждался их пением. Чужие потные пальцы касались их дорожек и бросали их на диск... А они всё кружились, кружились... И чужие глаза... Чужие пальцы... Чужие губы... ''Уи-и-иу'' - сорвавшаяся игла пронзительно резанула слух. Тит вскочил... Свет уличных фонарей, едва пробравшись в окно, лежал на пустом подоконнике. На столе, слегка цокая секундами, шло время. Снова пустая пачка ''Петра'', крепкий кофе, на службу через три часа...
И время ушло. Безвозвратно. И вот она, она - такая хрупкая, гибкая, рядом, но - не она, уже не она. Она убила себя. Вернее - ту себя. Убила! И в проблесках взгляда, и в нотках речи он ловил её - ту, прежнюю, свою, но снова терял, чтобы вновь, вглядываясь и вслушиваясь, ощутить, почувствовать рядом свою Эмилию, прежнюю, родную... И так хотелось вернуться туда, к ней в прошлое... А теперь даже любить её стыдно.
И никто не поймёт. Разве только Дмитрий... Да и то вряд ли...
''Вот Виталий молодец, - пришло на ум, - молодой, безрассудный, смелый бросил всё, от всего отрёкся - сбежал. А ведь Эмилия не девчонка, оступилась единожды и всю дальнейшую жизнь пыталась исправить, старалась... Старалась, чёрт подери, а не спала рядом с жирным мешком за кусок крысы и не ложилась под каждого по его прихоти... Эмилия заслужила гораздо большего почтения, чем рыжая шлюшка'', - Тит, обхватив голову руками, согнулся практически вдвое. Прохладная поверхность стола коснулась лба, он закрыл глаза и опустил руки. ''Рыжая не предавала. Хотя...'', - искры сомнений внезапно блеснули в сознании, заметались мысли, закружились дружным хороводом. Сквозь внезапно охватившее волнение он ощутил касание. Рука Эмилии нежно погладила его подбеленные временем волосы. Он оторвал отяжелевшую голову от стола и пристально посмотрел ей в глаза.
''Бежим!'' - неистово прокричал его взгляд. ''Конечно'', - ожидаемо ответил взгляд Эмилии.
Возможно, последние считанные годы жизни в объятиях любимых рук, в касаниях их, в ласке – всё, о чём он мечтал. Так мало, но так дорого. Невозможно...
''Возможно!'' - вдруг уверенно заключил внутренний голос. В споре сердца и разума кто-то, всё же, не смог сдержаться. ''Возможно!'' - прорвалось сквозь таинство мыслей и сокрушительной молнией ударило в Древо познания. Твердыня всего его Я, основа всех его принципов, мировоззрения, восприятия и морали с громким треском, разбросав вокруг тысячи огненных искр, лопнуло и, расколовшись надвое, охваченное неистовым пламенем, рухнуло в застоявшееся болото стереотипов. Зашипела вода, защемило в груди, сдавило, сбило дыхание. Сильное головокружение, сухость во рту, Тит запрокинул голову и, приоткрыв рот, вдохнул полной грудью. Сердечный приступ несколькими толчками всколыхнул его изнутри, и сердце, будто пытаясь сбежать, сорвалось с обычного ритма и помчалось прочь. В глазах потемнело. Покой и блаженство.