Сторона света опасна, ты как на ладони, ты открыт. Из тьмы за тобою следят сотни глаз. Будь осторожен!
Став же на мох - не бойся. Поздно бояться. Ты труп! Тьма поглотила тебя, не сомневайся. Это Питер, детка, здесь все хотят кушать! Каждая тварь от вши до медведя обязательно укусит, поранит, порвет, ужалит - ты здесь против всех... И именно ты жертва. Даже микроскопический клоп без промедления нападёт первым, ведь он здесь хозяин, он охотник... И вслед за ним ринутся сотни, тысячи. Беги в свои норы, человек! Беги, пока можешь.
Зелёные панцири мокриц суетливо высыпались прямо на проспект. Мичман остановил ''коня'', пропустил незадачливое семейство, поднял небольшой перископ и осмотрелся. В смоляной пустоте окон бездна - пропасть. Молчаливая вечность с молниеносной скоростью, острыми зубами и неуемным аппетитом. Шагни за грань, смельчак! Это Невский, мать твою.
О каком топливе говорил Борис было трудно догадаться. Чтоб не гадать и не рисковать, мичман взял две канистры. Немного бензина, немного дизтоплива. «Но зачем? Зачем Борису топливо, ведь он и водить-то не умеет? Продать? Обменять? Но кому? Он совсем один в этом городе, он никого не знает… А, да и хрен с ним, с Борисом...» Мичману нужны его батареи, но вот вопрос - откуда Борис вообще знает, как они выглядят, и не ошибся ли он? Конечно, ставки высоки, но мичману очень нужны его батареи.
Евгений Саныч опустил перископ, плавно тронулся, стараясь как можно тише воткнуть передачу, и машина с глухим урчанием вновь покатилась по границе света и тьмы.
Несколько позже Евгений Саныч ещё пару раз тормозил, останавливался и поднимал свой перископ. Первый раз - когда дорогу переползал темно-синий слизняк, второй - недалеко от станции «Гостиный двор», когда прямо на повороте с Невского на Садовую улицу чуть не столкнулся с взлетающей химерой.
- Жуткие эти существа химеры, - вдруг заговорил мичман. – Нечисть, да и только. На вид как чайка, но размерчики, размерчики, скажу я вам, - Евгений Саныч многозначительно прищурил один глаз, да так, что показалось, будто даже сквозь окуляры возможно различить выражение его лица, - опасные, мать их за ногу. У меня одну тварь разорвали. Жуткое зрелище. Вот их нам и стоит опасаться. Наш панцирь для них не преграда, - он с хрустом переключил передачу и негромко выругался. - Сцепление барахлит. О, а вот и наш парень, ну-ка, смотри, он или нет? Не вижу ни хрена так далеко.
Илья метнулся к мичману, сел на крышку моторного отсека и, сняв противогаз, прижался щекой к лобовому стеклу. Метрах в пятидесяти стоял Борис.
Неподалёку прямо под аркой въезда на территорию гарнизонной гаупвахты стоял тентованный сто тридцать первый ЗиЛ, в кузове аккуратно уложенные стопками покоились солнечные батареи мичмана.
Дополнительное топливо не понадобилось, автомобиль завелся с первого раза, окатив стоявших рядом Илью и Бориса сизо-черным густым выхлопом.
- Некогда мять сиси, господа! Пора валить! - распорядился мичман и молчавший всю дорогу электрик Серега выгнал ЗиЛа из-под арки. - По коням!
Илья с мичманом, Борис с Серегой. Разговоры потом, главное - дело.
На матово-белом циферблате с разляпистыми чернильно-черными римскими цифрами куцая стрелка указала на четыре. Длинная же, вытянувшись во весь рост, уткнулась в двенадцать. За столом сидел довольный мичман, Илья с Борисом стояли у карты, а электрик Серёга... Нет, он не крутил педали на этот раз, он дремал. И как будто всё было не с ним, и как будто всё это лишь сон, не имеющее никакого значения наваждение. Все возбуждены, все полны эмоций, и лишь Сергей невозмутим. Как наблюдатель, как безмолвный свидетель, как время.
И время шло, тикало, выцокивало своими крохотными каблучками в коробке векового корпуса. ''Тик-тик, тик-тик, тик-тик...''
И время вышло. Свист действительно не мог больше ждать. Неведомые ему твари громадных устрашающих размеров добрались уже и до поезда. Сквозь толстые иллюминаторы состава Свист определил их намерение и природу. Гигантские, покрытые омерзительной слизью существа, отдаленно напоминающие земляных жаб, длинными серыми рядами метали вдоль путей свою мерзкую парующую икру. С безобразно раздутым брюхом особи испражнялись в места будущего икрометания толстенными полутораметровыми слоями слизи, затем размазывали всё это по почве своими телами и, тщательно осмотрев и обнюхав загаженное место, с жутким шипящим звуком спускаемой шины вываливали по одной, иногда по две круглые полуметровые икринки прямо в слизь. Желеподобные тяжелые шары грузно падали, погружались в липкую субстанцию под весом собственной массы и застывали, испуская непрерывно исходящий от них густой пар. Несколько позже неспешно появлялись другие особи и покрывали всё это желе ещё одним, уже более белесым, но не менее слизистым и парующим слоем. Вся эта слоеная мерзость оставалась в таком состоянии на протяжении нескольких часов. После чего верхний белесый слой постепенно начинал застывать и покрывать всю кладку неким гипсоподобным защитным слоем. Полосы выметанной икры схватывали все цементной хваткой, а увлеченные процессом размножения жабы продолжали накладывать и накладывать слой за слоем свою мерзкую пакость.