- Стена, ты забыл про стену… - всё тот же голос ребёнка, уже где-то позади, в нескольких шагах за спинами сталкеров. - Между нами стена. Тебе разве не сказали? Пройти сквозь стену в мой мир может лишь мертвец. Это дорога в один конец, как и вся ваша жизнь.
Казалось, невидимый ребёнок прошёл сквозь лодку, сквозь сталкеров… Его голос словно насмешка ударил сзади лёгким подзатыльником. Мичман с профессором обернулись, Борис растерянно бросил вопрошающий взгляд Алексею, но тот и сам на мгновение опешил, и только лишь, уловив краем глаза приближение идущих на критически опасное для себя расстояние, вскинул автомат. Его палец плотно лёг на спусковой крючок, но приблизившиеся вплотную незнакомцы вдруг исчезли. Растворились.
- Чертовщина! - вскрикнул профессор.
Мичман же, не обращая более ни на кого внимания, схватил шест, ловким движением развернул лодку, завёл двигатель и пустил своё судно в полный ход. Плавно переваливаясь с борта на борт, лодка вновь поползла, заливая ацетиленовым светом всё вокруг.
Едкий запах неведомого газа, заполонивший выработку, более не раздражал, да и всем как-то стало не до него.
«Забавное начало», - подумал Алексей и повернулся к мичману, хитро улыбнулся. Мичман, недовольно сплюнув, улыбнулся в ответ.
Глава 18. Мичман.
Старый морской волк, старший мичман пенсионер-подводник Евгений Саныч Змиевский уже двадцать лет жил в многочисленных подвалах Адмиралтейства. Не найдя своего предназначения на пенсии, он, умело пользуясь старыми связями, устроился в Адмиралтейство то ли плотником, то ли завхозом, то ли сторожем. Особого значения это теперь уже не имеет, ведь главное всегда кроется не в должности, а в призвании. Евгений Саныч искренне любил море, любил всё, что с ним связано. К сожалению, нельзя быть вечно молодым, и рано или поздно каждому моряку приходится расстаться с морем. Саныч расстался… Как мог. Как футболист, окончив карьеру, остаётся при клубе, как старый боксёр не может покинуть свой зал, так и старший мичман Балтийского флота, расставшись с морем, косвенно остался при нём.
Встретившись однажды, мичман и Самарцев очень быстро нашли общий язык, завязалась искренняя прочная дружба. Мичман не входил в штат роты Дмитрия, не являлся его подчинённым, но был надёжным другом и верным помощником во многих даже самых опасных операциях. По городу мичман перемещался в основном за рулём, подземный и наземный Петербург знал, как ему казалось, досконально. Знал нескольких влиятельных людей, нескольких челноков, в дела Самарцева никогда не вникал, проблемами общества не интересовался, обид не прощал, нравственных проблем не испытывал. Евгений Саныч вёл уединённый и размеренный образ жизни.
Трёхуровневый подвал Адмиралтейства имел несколько небольших столярных и токарных цехов, с десяток складских помещений, тыловой пункт управления и ещё массу помещений различного предназначения. Первый и второй уровни были разделены между собой двумя герметичными стальными шлюзами, первый уровень – ничего интересного - цеха, станки; второй же имел несколько фильтровентиляционных агрегатов, дизельных генераторов и был весь практически под завязку напичкан различной радиоэлектронной аппаратурой, которая впоследствии так и не оправдала своего наличия, да ещё и в таких количествах. Или всё же оправдала?
Несколько лет подряд мичман практически каждый день выходил в эфир, жадно вслушиваясь в шипение динамика. Надеялся, искал выживших, отчаянно посылал свой сигнал бедствия, верил, что где-то всё-таки осталась нетронутая войной жизнь - надежда.
«Москва! Ответьте, Москва! Вызывает Адмиралтейство! Петербург, старший мичман Змиевский…» - каждые полчаса, затем час, затем раз в сутки… Ответа не было.
Лишь однажды, когда Евгений Саныч, отчаявшись, уснул у передатчика, грузно взвалив голову на пыльный стол, пробиваясь сквозь треск из вихря частот, послышалось: «…Москва! Вызывает Москва! Приём…» - а может, это был только сон?
В самом же Питере на связь практически сразу вышли уцелевшие бойцы Академии тыла и слегка сумасшедший радиолюбитель с «Гостинки». Самарцев и мичман знакомятся. Посылающие сигнал бедствия понимают, что помощи им больше ждать не стоит и, как говорится: «Спасение утопающих – дело рук самих…», Самарцев и мичман начинают помогать друг другу.
Во внутреннем дворе Адмиралтейства мичману удаётся укрыть и впоследствии спасти от мародёров штатный автопарк. Прикормив нескольких тварей, он также добился защиты здания от покушений различных искателей наживы. Твари давно издохли, да и прикармливать было уже почти нечем, но осталось потомство. Потомство, рождённое в стенах Адмиралтейства. Обласканное, прикормленное мичманом потомство. Они оберегали здание, защищали его. Они защищали свой дом. Привыкнув к мичману как к старому соседу, они никогда не проявляли к нему никакой агрессии. Небольшое двуногое существо, живущее в норе под их домом, воспринималось со спокойным равнодушием, и только маленькие или совсем молодые особи иногда приближались к нему, чтобы рассмотреть, обнюхать, коснуться. Мичман так и не придумал им названия, фантазия старого подводника оказалась слишком скудна для этого. Но если когда-либо существовали саблезубые тигры, то твари были скорее саблезубыми псами. Огромные беспощадные стайные животные с неимоверно развитым чутьём и такими же невообразимыми способностями. Неудержимо похотливые сучки, по всей вероятности, скрещивались со всеми более-менее подходящими по размеру существами. Радиация наделила их организм репродуктивно-мутационной способностью смешивать несмешиваемое. Так, в помёте одной сучки могли оказаться щенки гигантских размеров с лошадиными копытами, хвостом и гривой; другой - с заячьими ушами; третьей - с крокодильей головой и хвостом пресмыкающегося. Нарушение законов генетики неудержимо увеличивало популяцию тварей, даже развившийся несколько позже каннибализм не был способен сдерживать увеличение их численности и расселение по близлежащим кварталам.