- Наложим, - сухо ответил мичман. - Серёга, разберись.
- Ещё чего? - возмутился Сергей и вновь запрыгнул на свой велосипед. - Сами притащили эту подстилку, сами теперь с ней и возитесь. Моя б воля, пристрелил бы, и делу конец.
- Сергей, прекратите, - возмутился профессор, но тот уже успел «тронуться» и в долю секунды, бешено налегая на педали, умчаться в далёкое, одному ему известное, измерение.
- Ну вот, - слегка отрешённо пробормотал Евгений Саныч, - не успел с Крецом разобраться, как теперь ещё и с Гаджиевым ухо востро держать, - он вернулся к столу, осторожно подвинул кружки и сел сверху. - Час от часу не легче.
- Ну почему же, не легче? – обернулся Алексей. - Креца мы уже устранили, если нужно, то и Гаджиева тоже ликвидируем. Какие проблемы? Саныч, ты же знаешь, что мы за тебя расчленим любого. Будь другом, помоги с шиной и расслабься. Всё, что не делается, всё к лучшему.
- Или к худшему, - добавил мичман. - Что значит, устранили? Прям так просто? Бац, и всё?
- Нет, Саныч, не волнуйся, Фёдор Иванович сделал всё, чтобы эта крыса хорошенько помучилась.
- Какой Фёдор Иванович?
- Я, - не выдержав, вмешался профессор. – Я, Фёдор Иванович, тот самый ботаник с «Василеостровской», который бизнес, дело всей своей жизни, этому ублюдку Крецу то ли продал, то ли за долги отдал. Вот только я никому ничего не отдавал и не отдам. Неужто не слышал о таком?
- Слышал, - лукаво усмехнувшись, ответил мичман.
- Вот и замечательно. Твой Крец – гнида! Не стоит удивляться, что кто-то раздавил его раньше тебя.
- Ну, он не мой, а Гаджиева, как, впрочем, и эта сучка.
- Эта сучка со мной, - моментально ответил профессор. - Она свободный человек, и никакой Гаджиев мне не указ.
- Ну-у, - мичман на мгновение задумался. - Как говорится, у богатых свои причуды. Теперь бы узнать, куда Крец мои батареи сплавил? У нас простых смертных всё всегда проще, можешь – бери, не можешь – беги.
- Ага, и мечтаешь – мечтай.
- Нет, - Евгений Саныч с досадой почесал затылок. - Нам мечтать категорически противопоказано. Мы люди простые, съел и забыл.
Спустя какое-то время профессор достаточно профессионально наложил шину Виктории, зафиксировал перелом и даже постарался отвлечь от пережитого унижения. Он еле заметно обнял её, прижал к себе и тяжело вздохнул:
- Не плачь, дочка. Спаситель сказал: «Кто из вас без греха, первый брось в неё камень». И никто не бросил… Представляешь? Никто! Здесь у каждого свой багаж, не обращай внимания. У тебя появился шанс, радуйся!
Пора было двигаться дальше. Профессор хотел поскорее вернуться, Борису общество мичмана и Серёги было откровенно неприятным, а Алексей сгорал от нетерпения. Что там? Как? Спасли ли Тита? Как сработала группа Самарцева? Он прекрасно понимал, что при всей простоте ситуации возможно всё. Да, запасной план был всегда. Да, он был всегда продуман и отработан, но… Мир слишком непредсказуем.
«Свои люди» в Особом отделе станции слили Эмилии всю информацию, место, время, всё. Всё, кроме маршрута. «Чёртова баба», - думал он и сосредоточенно всматривался в белёсое пятно, размазываемое по почве и стенам лучом фонаря. Всю дорогу к лодке группу сопровождал изрядно осмелевший Юнга, бросая периодически свои беззаботные взгляды на хозяина, он, не обращая никакого внимания на других, беспечно скакал на верхних кабелях, умело лавируя своим длинным хвостом. У пришвартованной лодки мёртвый глянец застывшей глади, необычайно чёрная слизь маслянистым осадком окрасила борта выше ватерлинии. В звенящей тишине ни звука. Разместившись в лодке, группа двинулась в обратный путь. Не видевшая ничего подобного ранее, Виктория и заметить не успела как все, кроме Алексея и мичмана, включились в противогазы. Лодка шла плавно. Разрезая килем водную гладь, транспорт мичмана вновь пробудил беснование пугливого мыла, слегка сладковатый мерзкий газ моментально заполнил пространство. Сознание покинуло Викторию.
- Да что ж такое? – бормотал профессор, безуспешно пытаясь то привести Викторию в чувство, то надеть на неё противогаз.
Мичман то и дело бросал пренебрежительные взгляды, а Алексей настороженно уставившись в темноту, думал о своём. О чём? О чём мог думать «идущий по канату» в такой ситуации? Именно этот вопрос занозой впился в мысли Бориса. Казалось, даже сейчас, в концентрированном смраде, выворачивающем нутро, Алексей испытывал неведомое другим удовольствие. Своё специфическое, эпикурейское удовольствие. «Наверное, счастье идущего - в несчастье каната, - пришло Борису в голову. - Идущий счастлив там, где другие несчастны».