— Совсем немного… — он наклоняется ближе и будто в забытье целует лоб, брови, трепещущие веки, кончик носа и щёки и уголки губ. Отчаянно, но с радостной горечью, будто сердце заискивает, напоминая о дождевом мороке и поле, крови и загнанной лошади. Однако короткий болезненный выдох действует отрезвляюще. Леви отстраняется, мысленно приказывая себе унять неуместный пыл, и осторожно всматривается в родное лицо. Есть более насущные дела, намиловаться с ней он всегда успеет после.
— Доверишь мне ухаживать за твоими швами? — Катрина чуть морщится, поджимая губы. Полумраку не удаётся скрыть от Леви, как зелёные глаза поблёскивают от пелены слёз. — Кáта?
Она сдавленно выдыхает, жалея, что не может провалиться под землю:
— Знаю, мы говорили об этом, но когда всё доходит до дела… Леви… неужели тебе не будет противно?
— Что?
— Или неприятно, — поспешно исправляется Бишоп. — Видеть шрамы на моей коже… То есть, да, они были и раньше на спине, руках, бёдрах, но то мелкие, а теперь ведь прямо на животе, это же…
— Кáта, — она невольно вздрагивает от того, как проникновенен его голос в этот миг. По шее, воровато разливаясь по телу, скользит трепетный фриссон. Аккерман заботливо касается ладонями её лица, оглаживая шершавыми мозолистыми пальцами кожу. — Прекрати молоть чушь. В болезни и здравии, в горе и в радости, со шрамами и с ещё большими шрамами — я полюбил тебя не за чистую кожу, Кáта, а за то, какая ты на самом деле. И если в моих силах хотя бы немного позаботиться о тебе, любовь моя… — он осторожно зацеловывает влажную дорожку, что чертят слёзы, чувствуя, как отчаянно Катрина цепляется за его ладони и как потерянно, но радостно улыбается. — То я буду самым счастливым человеком на этом свете…
Дождь медленно поёт свою песню лесу, щедро укрывает саваном тишины ночной лагерь разведчиков за Стенами. Но даже в такой промозглый холод где-то там в лазарете бьются в такт два горячих сердца. Любящих сердца, что счастливы друг с другом.
Комментарий к Песня о селезёнке
Пояснения по наркозному делу: в «классическом» эфирном мононаркозе (а в комбинированном наркозе во вселенной АТ я сомневаюсь) есть 4 стадии: Анальгезия — возбуждение — хирургический наркоз (4 уровня «глубины») — пробуждение/передозировка;
Современные варианты медикации позволяют практически пропустить 2 стадию + серьёзно уменьшить её выраженность. Вторая стадия проявляется угнетением сознания — коры головного мозга, которая имеет во многом тормозное значение; угнетение этой функции в свою очередь даёт волю спинномозговым рефлексам, и проявляется это следующими явлениями: увеличением частоты дыхания, частоты сердечных сокращений+их нерегулярностью, могут наблюдаться неконтролируемые движения, рвота, остановка дыхания, расширение зрачков.
Смысл выхода из наркоза — это постепенное восстановление функций в обратном порядке, т. е. при выходе из наркоза человек также проходит 2 и 1 стадию.
В данной работе описаны явления ингаляционного мононаркоза (диэтиловый эфир), который более известен в привязке к такому деятелю, как Н.И. Пирогов. Но не так много людей знают, что Николай Иванович вовсе не «первый» человек, применивший эфирный наркоз в России. Он вошел в историю как первый врач, применивший эфирный наркоз на поле сражения — их количество исчислялось тысячами. Однако, думаю, справедливо заметить, что первый в России эфирный наркоз выполнил хирург Фёдор Иванович Иноземцев
Спасибо за прочтение! Буду рада узнать Ваше мнение — пара слов, а уже приятно.
Всех люблю,
Цирцея ♡
========== Милые бранятся… ==========
Комментарий к Милые бранятся…
Итак, мотив “ничто не вечно под луной”. Надо вспомнить: практически нет долгоиграющих пар, в которых не было ссор или конфликтов
Собственно, вы прочитали название главы, вы поняли, о чём тут будет речь, так что приготовьтесь к эмоциональным качелям, Господа. Наш аттракцион начинается…
Лёгкий ветерок ненавязчиво касался тюля: кружевная занавеска то и дело колыхалась. Леви заторможено следил за игрой штор и слепо перелистывал вчерашнюю газету. Изредка отпивал терпкого чая, заваренного чудом: в мешке едва оставалось пара листков, хотя Катрина обещала зайти в лавку ещё позавчера. Напиток уже подостыл, но это было последнее, что волновало Аккермана.
Предрассветные сумерки медленно отступали, тени утекали, страшась солнца, но цепкая хватка сна ещё бурлила в мышцах; Леви зевнул и потёр глаза. Судьба явно испытывала его на прочность: вчерашний день с постоянными разъездами и ухищрёнными ночными схемами Эрвина забрал чуть ли не все силы, худо бедно оставшиеся с прошлой тренировочной недели. Если так пойдёт и дальше, на одной воле и желании Леви уже не сумеет пройти все лестницы штаба и доползти до дома — так и уснёт в кресле, прикрывшись кителем. Особенно, если ему до кучи снова придётся после работы ехать в полицейское отделение, чтобы писать там поручительство за Бишоп, натворившей дел…