Мила не почувствовала, как этот самый кит подхватил ее за талию и попытался поднять вверх, но она оказалась слишком тяжелой. Костя посмотрел вниз и понял, что им не давало подняться. Он нырнул глубже и ухватил левую ногу Малявки, но освободить ее от цементного сапога оказалось не так просто. Все же ему удалось избавиться от груза. Костя сам с трудом держался без воздуха под тяжелой массой воды, но у него открылось второе дыхание, когда пришло время поднять Милу на воздух. Сейчас жизнь Малявки в прямом смысле была в его руках.
Костя поднялся наверх и стал жадно ловить ртом воздух. Двое людей в черном затащили Милу на пирс, и один из них стал делать искусственное дыхание. Костя выбрался сам и опустился рядом, не сводя глаз с Милы.
Мужчины не плачут. Но из каждого правила есть исключения. Никто не мог усомниться в мужественности Воронова-младшего, даже когда он разрыдался, сжимая ледяную руку своей девочки. Она дышала, но он все равно боялся, что Малявка его покинет. Мимо прошел Кирилл Олегович. Он хотел задержаться и сказать что-то сыну, но полицейский молча указал ему на служебный катер. Костя даже не повернул головы в сторону отца.
Полиция прибыла благодаря Матвею. С районными властями он связался сразу, как только получил от Милы подтверждение, что Воронов возродил БЦБК. Прекрасно понимая, что у того наверняка есть крыша в полиции, Матвей сказал, что имеет на руках доказательства против Воронова и, если ему немедленно не помогут, копнет глубже, и полетят головы в фуражках. То ли испугавшись Матвея, то ли из доблести местная полиция организовала группу для ареста Воронова. Два полицейских катера присоединились к скоростной лодке, на которой Костя мчался к Миле.
Кирилл Олегович предпочел сдаться полиции, чтобы не навредить Косте. Только столкнув Милу в Байкал, он заметил, что сделал это на глазах сына. Воронов-старший с ужасом смотрел, как его обожаемый мальчик бросается за ней в ледяную воду, и не сомневался, что теперь сын никогда его не простит. В этот момент все потеряло для него значение. Макар и другие люди Воронова-старшего пытались оказать сопротивление аресту, но увидев бездействие босса, решили сдаться. Пока на Кирилла Олеговича надевали наручники, он смотрел на изумрудную воду, из глубин которой на поверхность всплывали лишь пузыри воздуха. Костя был там. Он мог погибнуть.
— Спасите моего сына! Он нырнул в озеро! — закричал Кирилл Олегович, но его никто не слушал. — Оглохли? Там мой сын! Вода холодная! Помогите!
Но полицейский только кивнул на озеро, откуда показался Костя с Милой. Кирилл Олегович с облегчением вздохнул. Милу стали откачивать, а Костя держал ее за руку. Вместе со всеми Воронов-старший молился, чтобы она очнулась, но не ради нее и не из чувства вины, а только из-за Кости. Мила закашлялась, исторгая из легких воду. Выжила.
Милу собирались перенести на катер, чтобы доставить на корабль, где ждала бригада медиков. Пока готовили носилки, Костя сжимал ее ладошку. Кирилл Олегович решил подойти к нему и попробовать хоть как-то оправдаться. Ему хотелось верить, что он не потерял сына навсегда, но полицейский этого не позволил.
Костя только мельком увидел отца, тот сидел в полицейском катере в наручниках и не сводил с него взгляда. Одними губами Кирилл Олегович произнес: «я люблю тебя», но Костя отвернулся. Такая отцовская любовь была ему не нужна. Сейчас весь мир сошелся в одной только смелой девушке, которая дрожала всем телом под колючим шерстяным одеялом.
— Потерпи, Малявка, скоро будем на корабле, там отогреешься, — ласково проговорил он, и Мила кивнула. — Теперь все будет хорошо.
Почти сутки Мила была в пограничном состоянии, то просыпаясь, то забываясь в болезненном сне. Ее лицо стало похоже на одну сплошную гематому, зато отеки спали. Только к вечеру следующего дня она окончательно пришла в себя.
— Твою мать, где я? — прошипела Мила, оглядываясь в пропахшей медикаментами светло-зеленой комнате, прекрасно понимая, что это больничная палата.
— Ты в больнице в Иркутске, — ответил Костя, который почти все это время был с ней. — Твой брат, Алиса и Матвей хотели прилететь за тобой, но я убедил их этого не делать. Когда ты немного окрепнешь, мы полетим домой. Московские клиники лучше.
— Ну уж нет. Я провела достаточно времени на больничной койке. Думаю, я могу лететь в Москву, а там покажусь врачу, и хватит.
— Мил, еще десять минут назад ты была без сознания. Пока окончательно не поправишься…
— Не указывай мне, Викинг!
— Я не указываю. Я забочусь!
— Спасибо, конечно, но я и сама могу о себе позаботиться.
— Ага, я вижу. Поэтому ты оказалась тут! — вспылил Костя, но взял себя в руки. — Прости! Прости, милая, я не хотел кричать на тебя. Я просто очень волновался. Если бы с тобой что-нибудь случилось…
— Спасибо, что вытащил меня. Ты настоящий Викинг, — Мила попыталась улыбнуться, но зашипела от боли. — Зуб. Адски больно.
— Ничего. До свадьбы сделаем тебе новый.
— До свадьбы?
— Ты забыла? — расплылся в довольной улыбке Костя. — Я сделал тебе предложение, а ты согласилась.
— Да, об этом… — Мила замялась и отвела взгляд. — Черт!
— Что такое? — нахмурился он.
— Викинг, вернемся в Москву, сходи к какой-нибудь ведунье или цыганке.
— Зачем?
— Чтобы сняла с тебя проклятье. Ты трижды делал предложение, и всегда все срывалось. Алиса, Жанна, я…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Викинг, я не могу быть с тобой, а выйти замуж и подавно. Я собираюсь засадить твоего папашу и буду главным свидетелем по делу целлюлозного комбината, а ты его сын. Конфликт интересов, понимаешь?
— Нет, не понимаю. Я люблю тебя и был уверен, что ты меня тоже. Месть моему отцу важнее?
— Это не месть. Просто я не могу поступить иначе. Прозвучит пафосно, но я за справедливость. К тому же, это мой долг перед Лидочкой. Я ее терпеть не могла, но смерти не желала. Может быть, она была бы жива, если бы я не провоцировала ее, чтобы разлучить вас…
— Ты не виновата.
— Знаю, но только чувствую по-другому. И еще, Кость… Бюро… Ты же понимаешь, какой урон я нанесу твоему имиджу?
— Да плевать я хотел на бюро! Мне нужна ты!
— Это сейчас ты так говоришь, — по щеке Милы покатилась слеза. Она неприятно щекотала, но смахнуть ее у Милы не было сил. — Сейчас чувства затуманили нам разум. Ты тоже мне нужен, Викинг. Моя любовь к тебе никуда не делась. Она как злокачественная опухоль, ничем не вытравишь.
— Спасибо. Очаровательное сравнение, — пробубнил Костя.
— Я серьезно, Кость. Сейчас мы на эмоциях, но что будет дальше? Мы оба наворотили дел: сначала мой обман, потом беременность, в которую ты не поверил, ссоры, наш малыш, которого мы потеряли… Когда вернемся в Москву, все завертится с бешеной скоростью: показания в полиции, суды и прочее. У тебя будут проблемы на работе, а твой папа…
— Не говори мне о нем!
— Нет, буду! Это я его ненавижу и, признаюсь, немного злорадствую, что открыла тебе на него глаза. Но все равно он твой папа и любит тебя. Я буду выступать против него, а ты не имеешь права быть на моей стороне.
— После всего, что он сделал… Я никогда не забуду, как он толкнул тебя в воду…
— Да, он козел редкостный, но если ты сейчас встанешь против него… В общем, Викинг, он умирает. Не знаю, сколько ему осталось, я не врач… — Мила посмотрела на Костю и увидела, как он побледнел. Она тут же пожалела, что так выпалила новость, не щадя чувств любимого.
— Он умирает?
— И хотел обеспечить тебе безбедное будущее. Даже представить не могу, какие там деньги.
— Почему он мне ничего не говорил?!
— Не знаю. Как ты мог заметить, твой папашка вообще скрытный тип.
— Малявка!
— Прости-прости… Но, Кость, будет неправильно, если мы сейчас сойдемся. И тебе, и мне нужно успокоиться. Мы должны разобраться в своих чувствах. Сейчас ты твердишь, что любишь меня и бюро не так важно, но не изменишь ли своего мнения, если окажется, что я разрушила твою карьеру? Конечно, ты не скажешь мне этого и несмотря ни на что будешь самым лучшим на свете мужем, только любовь твоя пройдет, а я не смогу так жить. Я же чувствую тебя, Викинг.