Я поправляю руку, чтобы лучше держать нож, но лезвие врезается в мою ладонь. Это я трахаю ее ножом, и каким-то образом именно мне больно. Она тянет меня за собой.
— Ты любишь меня, Кэш. — выдыхает она каждое слово. — Ты любишь меня так сильно, что это тебя пугает.
Моя кожа пронзается иглами, но я продолжаю трахать ее лезвием, все глубже и глубже, пока не задеваю ее шейку матки, и лезвие не ранит мою ладонь. Но я не останавливаюсь.
— Если это любовь. — рычу я. — То она убьет нас.
И я больше не могу этого терпеть.
Я вытаскивает ручку ножа из ее киски и отбрасываю ее в сторону, притягивая ее к себе на колени и сжимая ее так, как будто она больше никогда не будет моей.
Асфальт смазан нашей спермой, и кровь омывает нас обоих, и мои руки скользят по ее телу, зная, что это оно. Для нас никогда не наступит другое время. Если это любовь, то это конец, потому что никто из нас не переживет эту ночь.
Так что я больше не хочу сдерживаться. Я держу ее тело, обхватив ее руками и ногами, и прижимаюсь своим ртом к ее губам, мой язык так глубоко в ее рту, что она сдается, отдавая мне все. Позволяя делать мне всё, что я захочу. И это чертовски хорошо. Ее рот на моем. Ее зубы, ее бархатный язык. Я хочу запомнить это.
Во рту у нее сладкий вкус, как у медового вина, которое она выпила за ужином, и мягкая слюна смывает его. Ее ноздри щекочут мою кожу. Ее сердце стучит в такт с моим.
У меня перехватывает дыхание от этого поцелуя, и я держу ее, желая причинить ей боль, трахнуть ее и полюбить ее, сделать все, что в моих силах, чтобы показать ей, что она права. Я не знаю, как и где я ошибся, но она моя, и я ее.
Потом она замирает. Ее язык спокойно скользит у меня во рту, как мертвая рыба, плавающая в воде. Энергия кипит в моих венах.
Она сейчас закрывается?
Я прерываю поцелуй, затем рассматриваю ее. Ее лицо пустое. Пустое. Как будто ее здесь больше нет. И я знаю, что это такое: отчим, должно быть, поцеловал ее вот так. И это делает ее оболочкой.
Я никогда не контролировал ситуацию с Ремеди.
Я сталкиваю ее с колен и встаю. Я вытираю рот тыльной стороной ладони, кровь с ладони размазывается о кожу. Она сидит там, ее глаза пусты.
— Вставай. — требую я.
Ее веки опущены, но она не двигается. Что она делает?
— Перестань валять дурака. Вставай.
Я смотрю на нее, но она все еще в ужасе. Я сделал это с ней? В груди и желудке сжимается боль. Я поднимаю ее на ноги. Ее платье все еще стянуто вокруг бедер, но глаза стеклянные и пустые. Она ушла.
Я не знаю, из-за поцелуя или из-за того, что я выбросил нож. Но я наконец сломал ее. И я ненавижу это. Каждую секунду этого.
И я ненавижу то, что чувствую себя так. Потому что меня это не должно волновать. Я должен просто оставить ее здесь.
Но я не могу. И это меня бесит. Потому что этого недостаточно. Я должен отпустить ее.
— Уходи. — говорю я. — Уходи отсюда. Никогда больше не вспоминай обо мне.
Наконец ее зрачки смещаются, фокусируясь на мне. Слеза падает из ее глаз, и эта слеза, эта единственная капля – не от траха в рот или страсти, а от страха перед мягкостью, страха перед тем, что значит для психопата действительно любить тебя, страха передо собой – эта слеза ломает меня.
— Почему я? — она спрашивает.
Я закрываю глаза, затем отворачиваюсь. Каждый человек хочет верить, что он избранный, но я больше не могу с ней так поступать.
— Ты никогда не была для меня чем-то большим, чем человеком, которого я мог бы подставить. — говорю я.
Ее губы дрожат, и я знаю, что ей больно. Это разрывает меня пополам, но ей нужно уйти и забыть обо мне.
— Я заставил тебя убить своего отчима, чтобы иметь твои отпечатки на оружии. Ты марионетка. Больше ничего.
Она качает головой, сначала не веря мне. Я смеюсь, надеясь, что он повернёт нож.
— Как ты думаешь, почему я позволил тебе убить его? — спрашиваю я.
— Пошел ты. — рычит она.
— Думаешь, я боюсь, что ты что-то для меня значишь?
Мой тон холоден, каждое слово произнесено с идеальной точностью. Я хочу причинить ей боль. Я хочу, чтобы она почувствовала все.
— Я использовал тебя, Ремеди. Как и все остальное в твоей жизни. Ты ничего для меня не значишь.
Меня убивает то, что я произношу эти слова, но мне нужно солгать. Мне нужно, чтобы она оставила меня.
Она фыркает сквозь зубы, все еще читая меня.
— Ты врешь.
— Зачем мне лгать об этом? — я киваю голову в сторону. — Ты скрасила мое время. Ты была хорошим трахом. И ты почти сняла с меня подозрения за несколько убийств.
Я хихикаю, и она скалит зубы.
— Если не хочешь оказаться в тюрьме, уходи. Иди к своему детективу. Расскажите ему все и посмотри, что произойдет. Я уверен, что он защитит тебя от меня. — я сжимаю губы. — Или, может быть, я убью и его тоже.
При этом она одергивает подол платья, пока снова не накрывается.
— Заберите свои вещи из поместья. Сообщи агентству, — говорю я. — Что тебя официально уволили.
Она отказывается смотреть на меня. Кровь испачкала ее лицо, как краска, ее глаза устремлены в пустое небо, сдерживая гневные слезы.
— Уходи быстрее. — говорю я.
И она делает это.
Вскоре ее машина выезжает со стоянки с визгом шин. Я смотрю, как она уезжает. Эта пустота снова наполняет меня, как будто я всего лишь полусъеденный труп, недостаточно хороший даже для стервятника. Я пытаюсь доказать себе, что она для меня ничего не значит. Что я ее не заслуживаю.
За исключением того, что на этот раз Ремеди не приемный родитель и не ублюдки, которым на меня наплевать. Она такая же обосравшаяся, как и я.
Человек, который видит меня изнутри, даже когда она этого не хочет. И почему-то она меня не боится. Она даже не уходила, пока я не заставил ее это сделать.
И просто отпустить ее вот так — этого недостаточно.
В своем грузовике я включаю передачу и направляюсь в поместье. Я не знаю, что делаю, но пока не могу позволить ей уйти.
Я должен рассказать ей, как выжить и не попасться.
Если я поеду достаточно быстро, она все равно будет там.
ГЛАВА 20
Ремеди
Поместье нависло, как темная тень, поглощающая Ки-Уэст. Я нажимаю на тормоз, и моя грудь врезается в ремень безопасности. Я единственная, кто вышел. Никто больше не выходит на улицу, особенно тогда, когда «Тень» преследует Ки-Уэст.
Я отпираю белые ворота и тащусь к входной двери.
Дверь со скрипом открывается, и я оглядываюсь по сторонам, убеждаясь, что я здесь одна. Без Кэша это пещера. Кэш вел себя так, будто он был бы не против убить меня, зная, что я осталась рядом с ним, даже после того, как он рассказал мне свои секреты. И это больно.
Если он не хочет признать, что у нас есть что-то настоящее, то мне конец. Я не собираюсь ждать, пока он это поймет.
Я беру камеру наблюдения из офиса внизу. Все на своих местах и чисто, как будто Кэш всегда такой, но это тоже ложь. Он не такой человек, и я хочу разрушить этот имидж.
Я сбрасываю все с его стола. Скидываю пальто и куртки с вешалок в заднем шкафу. Выкидываю пресс-папье и глобус в закрытые окна, разбивая стекла. Я хочу, чтобы он знал, что я вижу его настоящего и знаю, что он делает. Я делаю то же самое в офисе наверху. Я хочу, чтобы он видел меня везде, куда бы ни посмотрел.
Внезапно позади меня оказывается Кэш, прислонившись к стене напротив. На его руках опухшие порезы и пятна крови на лице. Но лицо его гладкое, без эмоций. Есть что-то захватывающее в опасном человеке, тело которого покрыто кровью. Я втягиваю воздух. Если бы я не ненавидела его так сильно, я бы хотела его.