— А если в период инкубации пациента на нас нападут?
Конг обернулся и посмотрел на своего старого друга с неудачно прижившимся геном быка, из-за чего у того выросли разные по размерам рога, хвост, который жил своей жизнью, и копыта вместо ступней, что в принципе никак не помешало ему стать майором.
С недавних пор, в Организации по достижению двадцати одного года каждый должен пройти процедуру «очищения». Какой кому ген достанется определял сам Командующий или же генерал базы. И лишь немногие своими поступками и примерной жизнью могли выбрать определённый ген животного или насекомого. Многих «очищение» внешне практически никак не меняет, других уродует, третьих кардинально меняла, не забирая человеческого лика (как произошло с Конгом), четвёртых же, что происходило крайне редко, поглощало целиком, оставляя от человека лишь какую-то незначительную чёрточку (как в случае с доктором-пауком).
— Кто? — хмыкнул Конг. — Сколько мы здесь живём к нам никто и на 5 километров не приблизился.
— Ну так тогда они не знали, что мы здесь находимся. — Майор слез со скутера и процокал копытами к другу, положив ему руку на плечо. — Ладно. Я приказал, чтоб все, кто хочет могут уходить, другие пусть останутся и дослужат службу до конца. Вторых кстати оказалось намного больше. Я оставил за старшого того парнишку с геномом носорога. Вроде как толковый.
Если бы его указ отменил кто-то другой, Конг его давно бы уже урыл в землю, но это же был Миша — его друг. Да и может быть он и правильно сделал.
— Спасибо. — поблагодарил Конг. — Что-то у меня голова вовсе перестала варить.
— Бывает.
— Я всегда говорил, что именно ты должен был быть генералом, а не я.
— Да ладно тебе. Мы оба знаем, что полностью заслужил эту должность. Ты лучший из сыновей Организации. — Майор вгляделся в поникшие глаза друга. — Слушай, я тебя не узнаю? Куда пропал наш старый добрый зверюга Конг?
— Ты куда сейчас? — внезапно спросил тот.
— Не знаю. Думал снять какую-то киску и ехать на этаж. А что?
— Может пропустим по стаканчику?
— Я думал ты уже не спросишь.
Они улыбнулись друг другу.
4
Первый укол не принёс Максиму никаких неудобств. Он лежал в полусогнутом медицинском кресле прикованный всеми частями тела, лишь глаза могли свободно двигаться. Он наблюдал всё что с ним делают.
Когда в комнате включился свет, он уже лежал в таком положении и то что за спиной видеть не мог, но и этого было достаточно. Здесь было много чего. Особенно кидалась в глаза огромная, наполненная пузырящейся, зеленоватой жидкостью колба, в которую явно помещался человек. Вокруг кресла находилось много всяческих приспособлений: механических щупалец, ножниц и скальпелей, пил и колбочек. Над головой болтался какой-то шлем, больше походивший на терновый венок. Справа с потолка на всяких гидравлических штуках и пластиковых трубках свисала здоровенная двойная игла. Это устройство было похоже на какой-то инопланетный лазер, но что-то было в нём «медицинского».
Паук схватил своими короткими лапками, на которых мельтешились человеческие пальцы, с подноса шприц с чем-то внутри и ввёл Максиму внутривенно.
— Ну что ж, начнём. — прощебетал паук.
Поначалу писатель никаких изменений в теле не почувствовал, лишь расползающееся тепло в руке. Но уже через несколько секунд его организм наполнился жаждой деятельности и бодростью. Максим аж стал дёргаться, не в силах лежать неподвижно.
Пока пациент дёргался в адреналиновых конвульсиях, паук подвёл огромную раздвоенную иглу с подключёнными к ней пластиковыми шлангами Максиму за спину и на несколько сантиметров всадил остриё в затылок, прямо в гипоталамус и спинной мозг. В одно мгновение боль пронзила всё тело до самых кончиков пальцев. Максим закричал и тут же обделался, будто ощущая миллионы воткнутых в него ножей, чувствуя, как кожа вскипает, точно его опустили в чан с бурлящей лавой, глаза вылезали из орбит.
Боль не прекращалась ни на секунду. Он дрыгался и пытался сделать хоть что-то, но тщетно. Помимо боли Максим чувствовал, что ему прямо в спинной мозг закачивается жгучая жидкость. Тут же на голову опустился тот самый металлический венок и теперь уже сотни маленьких игл вонзились прямо в мозг. Шлем оказался под напряжением. Боль усилилась стократно. Рассудок стал понемногу покидать бедного писателя. Я УМЕР и попал в ад! Я в аду! БОЛЬНО! БОЛЬНО! Господи помоги! О Боже нет! Остановите это! А изо рта лишь безумный крик, который уже через минуту сломал ему горло.
Так продолжалось несколько часов. За это время у Максима в голове сотню раз прокрутилась вся его жизнь, и каждый раз воспоминания искажались, менялись и по итогу забывались. Он уже не мог кричать, лишь беспомощно дрыгался в кресле и хрипел, мечтая о смерти.