Слез не было.
О да, ей было совсем не жаль. И себя тоже. Особенно себя.
Она стояла на опушке леса, до которого так долго шла, и остановившись, в нерешительности озиралась. Она окончательно заблудилась. Думала, что идет в одном направлении, а попала совсем в другое место. Не было видно реки, и поэтому женщина никак не могла сориентироваться. Морра уже изрядно проголодалась, и под ложечкой начало подсасывать, а вокруг не наблюдалось ни единого знакомого куста, или хотя бы малейшего намека на то, что можно съесть. Она сорвала травинку, и сунула ее в рот. Вспомнив, что Том всегда так делал, сразу выплюнула. Лес явно не то, что ей нужно, зайдет туда и совсем не выйдет. А хочет ли выходить вообще?
Некогда такое приятное чувство злости, первая ее настоящая живая эмоция несколько месяцев назад, сейчас неприятно обожгла. Она не хочет выходить. Вообще ничего не хочет. И снова не видит смысла.
Безмятежно шуршащие лиственницы шептали, повелевали войти внутрь, будто там нет никаких опасностей. И она пошла. Пошла назло самой себе, и тем, кто вышел за ней следом.
Где-то ухнула какая-то незнакомая птица. Морра вздрогнула, и осторожно ступая, продолжила путь. Земля была усыпана мелкими коричневыми гниющими иглами, которые больно впивались в кожу, если она делала неверный шаг. Она падала, поднималась и упрямо шла вперед. Морра старалась внушить себе, что все это веселое приключение, а она принцесса из той самой сказки, которую недавно рассказал ей Том. И теперь просто нужно отыскать свой замок. Даже не плохо выходило, пока она снова не споткнулась о какую-то неприметную корягу, и упала, оборвав рукавчик. Выругалась. И ругательство легким эхом разнеслось по окружающей глуши. Она крикнула чуть громче, и листвяга ответил ей тем же:
— ЭЙ!
— ЭЙ! Эй! эй… — ответил снова лес.
Женщина рассмеялась, находя в отзвуках какое-то невероятное волшебство, и деревья подхватили ее смех тысячей маленьких летящих жемчужин. Потом она разрыдалась. Разрыдалась от боли, от разочарования, от злости, от слабости, от усталости, от холода. Лиственницы вокруг зарыдали вместе с ней, и ей казалось, что они знают что с ней случилось, и оттого зарыдала еще громче и отчаяннее. Выла. Орала. Захлебывалась собственным криком, пока не сорвала голос. И после дальше продолжила горько плакать, свернувшись эмбрионом, на вонючих, гниющих, острых листьях.
Когда слезы иссякли, Морра вновь встала и пошла вперед. Куда-то же она должна выйти?
Солнце настойчиво пробивалось к земле, склоняясь к закату, но тяжелые зеленые ветви, не пускали его, оставляя свет между своих колючих игл. В какой-то момент, в полутьме, она заметила манящий пень, отсвечивающий белыми грибами. Они показались Морре лампой для светлячка. Аид что-то рассказывал о грибах которые можно есть, и те которые нельзя. Подойдя, Морра несмело сорвала один, и попыталась разглядеть в ускользающем свете. Доверия он не внушал, и она отбросила его в сторону с тихим глухим звуком.
Теперь она заблудилась второй раз. Откуда она пришла? Где выход?
Сев около спасительного пня, Морра облокотилась на него. Что еще ей оставалось делать?
Лес словно живой трещал, шелестел, шептал, скрипел, ухал, свистел. Особенно ярким казался свист. Свист звучал почти рядом, около уха. Морра дернулась, и увидела вьющуюся черную блестящую ленточку, ползущую прочь. Не понятно, кто кого напугал еще больше: она змею, или змея ее. Она высказала гадине вслед все то, что думала о ней в этот момент, и продолжила сидеть, теперь уже в гордом одиночестве, размышляя каково будет спать в лесу. Становилось прохладно, а она совсем не умеет разводить костер. Она ни на что неспособна и ничего не умеет. Ей хотелось вновь заплакать, но слезы кончились. Ни единой капельки.