— Понятно, бублик.
И встав, вернулась к нарезке салата, как будто ни в чем не бывало, продолжая что-то петь еде.
Макс потоптался на месте, не зная как поступить. Сердце сжималось внутри почти до боли, и ему впервые стало мерзко от самого себя:
— Прости меня, Афи, — он бросился к ней, сжимая ее плечо, и потом поспешно опустился на колени, — прости, я такой дурак. Я больше никогда в жизни так не поступлю с тобой.
Такая мелочь — признание, и столько разочарования в самом себе. Очередной просчет?
С укором взглянув на него, девушка ничего не ответила. А что она могла сказать? Ивис не отличалась высокой моралью никогда, и Афи всегда старалась не обращать на это внимание. Афилиса, всегда поступая из лучших человеческих соображений по отношению к подруге, получила вот такой плевок. Неудивительно, что Морра избила однажды Ивис. Правильно сделала.
Да, и что скрывать, она догадывалась. Она не дура, в конце концов. В душе оставалась маленькая лампочка надежды, что все это просто ей кажется.
«Ну, значит так надо».
Афилиса достала пару тарелочек, и принялась накладывать на них еду.
— Попробуй, — она придвинула тарелку к тому месту, на котором обычно сидел любимый.
Макс виновато опустился на стул. Кусок в горло совершенно не лез. Лучше бы она плакала и оскорбляла его, чем вот так невозмутимо продолжала заниматься своими делами.
— Мне очень стыдно, — сказал он.
«Стыдно должно было быть «до».»
— Попробуй на соль, я переживаю, что не досолила, — она двинулась к шкафу, где лежал датчик для связи с Высшим. — Я скоро вернусь, сладкий пирожок, не волнуйся.
Макс начал вставать, но она лучезарно улыбнулась, и еще раз повторила, что не стоит ему беспокоиться, и она обязательно скоро вернется. Все они иногда врут, такая вот натура.
Покинув дом, и отойдя на приличное расстояние от жилого района, пышка расплакалась. Не столько от обиды, сколько от жалости к себе:
— Вилион?
— Здравствуй, Афи, — серьезный мужчина уже шел с ней рядом по этому безмятежному лугу, освещенному холодной луной. Земля безрадостно мерцала рядом, как немой свидетель всех тех бед, что происходили с ее детьми.
— Думаю, что с меня хватит. Я решила уйти, — ее лицо немного блестело от беззвучных слез.
Высший остановился. Он, конечно, все знал, но никак не ожидал, что она зовет его за этим.
— Может не стоит спешить так? — Вилион смотрел как она, покачивая широкими бедрами, медленно идет вперед, словно просто прогуливаясь. Стоило бы залезть к ней в голову, но он себя остановил. Девушка уже не первый раз просила его об уходе.
— Я хорошо подумала. И ты знаешь, прекрасно знаешь, что я думаю уже давно об этом. Слишком несправедлива эта жизнь. И сомневаюсь, что потом будет иначе.
— Но…
«С этими Землянами всегда было какое-то «но»».
— Без но, — она тоже остановилась, повернувшись к нему. — Никто не заслуживает жизнь, и чем быстрее они поймут это, тем легче им будет уходить. Я хочу уйти сейчас, и именно так.
Высший молчал, ожидая ее исповеди.
— Ничего не получается с того момента как мы пришли сюда. Кроме бесконечных разочарований и суеты в прошлом твоем мире, да и в этом; думаю, что и в следующем, ничего больше не будет. Не отрицаю, что есть и хорошие моменты, замечательные чувства, я попробовала и… мне не понравилось. Последняя капля — это предательство твоих друзей, которым ты всегда безвозмездно помогал, и старался любить их такими, какие они есть. Невыносимо.
— Он сожалеет, если тебе интересно.
Афилиса вздохнула:
— Вы не слышите нас, поэтому вряд-ли когда-то закончите свой эксперимент. И сейчас ты не слышишь меня. Я наигралась, я больше не хо-чу. Забери меня.
— Афилиса, — она нравилась ему, она была его детищем, его творением, его дочерью, — это еще не конец.
Пышка непослушно мотнула головой. Ее замечательные кудряшки задорно затряслись:
— Давай не будем второй раз нарушать мою свободу Воли? Все то, что написано в моих книгах про гармонию и счастливые отношения, все абсолютная ерунда, и нет большего вранья, чем стремиться к недостижимому идеалу работая над собой; изнуряя себя, жить жизнь, о которой даже не просил, — девушка упрямилась. — Забери меня. Я так желаю. Сейчас.