«Да».
«Тебя ждет Совет. Ты не имел права».
«Имел. Она мое дитя и она однажды изъявляла Волю, чтобы я вмешался и помог ей».
«Неубедительно. Они слишком сильно отпечатались на тебе, подобное недопустимо».
«Вы нарушаете мою Волю».
«Жди решения».
ББ помог выйти человекам из леса, и не прощаясь пропал, легко хлопнув напоследок.
— Начинай молиться, Том, если умеешь. — Вербер обработал всеми возможными способами ранки и укус, и теперь проталкивал в горло женщины какие-то таблетки.
Змея, тяпнувшая Морру, сытно дремала в коре, в своем домике, и никак не ожидала, что кто-то вторгнется на ее территорию. Яд не стал бы столь опасен — Морра была взрослой женщиной, если бы ко всем ее бедам не добавилось переохлаждение из-за подступающей грозы и лесной тьмы. Весь коктейль злоключений сверху приправился длительным ожиданием.
Они втроем молча курили одну за другой, глядя на неподвижный объект их дум и печали. Морра едва дышала, а ее тело время от времени сводили судороги. Смерть, такая чужая для Тома, и такая близкая знакомая Верберу и Аиду, казалось, стояла в комнате и ждала своего звездного часа.
Аид и Вербер, отдавали себе отчет, что вероятно, это их последнее утро с Моррой рядом, но не говорили ничего Тому, который итак находился на грани. Мучившее его раскаяние, почти дошедшее до истерики, сейчас никак бы не помогло никому из них.
Вербер размышлял, что сердце у Морры просто не выдержит. Или откажут почки. Что-то в ее организме определенно уже надломилось, и помочь он не в силах. Без лекарств он беспомощен, и те жалкие пилюли оказались единственным доступным средством, но... Вряд ли они могли спасти ее, размышлял мужчина, затягиваясь сильнее чем привык. Смерть он не видел уже очень давно.
Аид глядя на подругу, давил в себе подступавшую слезу. В какой-то момент он перестал бороться с собой, и спрятав лицо в огромных ручищах, тихо заплакал. И никто не посмел упрекнуть его в слабости.
— Сколько ей лет? — спросил Вербер, подкуривая очередную сигариллу, и нарушая тягостное молчание.
— Я точно не знаю, — Том звучал глухо, тихо, неуверенно, — сто пятьдесят где-то, может чуть больше.
Он попытался откашляться, под немым вопросом друзей:
— Не понял, — Вербер не заметил как пепел упал на пол, забыв его стряхнуть. — В каком смысле — сто пятьдесят?
— В прямом. Мы… не совсем настоящие, — Том замялся не зная, как объяснить их внешний вид.
— А тебе?
— Ну, и мне столько же… чуть больше. Мы точно не помним свой возраст.
— А как вы?.. Ей же на вид лет двадцать, ну максимум двадцать три дам! Что за сюр у вас там творился?!
— Никакого сюра — технологии, медицина, наука — высокого уровня, — Тому было больно говорить, горло сжимала невидимая рука, мешая дышать, — Мор сделала у нас в мире не один десяток операций. У нее ничего своего нет уже давно, все из биоматериалов. Как и у меня, впрочем.
Мужчина вновь попытался откашляться, а Аид и Вербер переглянулись. Великан заговорил первым:
— Вот это дела, — Аид криво усмехнулся, пристально изучая свои шрамы на руках, которые мог увидеть без зеркала. Историю некоторых из них, особенно свежих он никому никогда не рассказывал. Однажды Морра поинтересовалась откуда они, но великан отшутился, а потом она забыла и привыкла.
— Мне тридцать семь, — Вербер пытался вывести кольцо из дыма, и пока у него получалось не очень, — было, пока я не попал в Бету. Здесь время застыло. Я и дни рождения-то справляю, просто чтобы иметь хоть какую-то точку отсчета.
— Да мы и не жили толком, — Том отошел к стеклянной стене, — Высший нас отключал, в какой-то момент. Мы ничего не помнили, не чувствовали боли, ничего не осознавали. Действовали по старым привычкам.
Вербер продолжал, совершенно не слушая Тома, говоря все как будто самому себе:
— Ивис — девятнадцать, она самая молодая, кто попал в Бету. Ольге двадцать семь. Аиду — сорок, а всех нас помотало так, как вам обоим и не снилось. Что за мир создал вам Высший?!
— Мне его позвать? Спросишь, потому что я не в силах тебе ответить на эти вопросы сейчас, извини, — Том вернулся к ним и сел рядом с Моррой.
Ее некогда тонкая ручка, опухла и переливалась всеми оттенками: от нежно красного до сине-черного. Он боялся коснуться любимой, считая, что не имеет более на подобное права. Слова прощения сменяли друг друга, сливаясь в одну огромную метаморфозу вины. Слишком много непростительных слов он наговорил ей вчера, а уж о его проступке и говорить нечего.