Тому нравилось их новое жилье, и обустраивая уют, он надеялся, что так согреет, хоть чуть-чуть, хоть на каплю, ледяные отношения с женой. Он мучительно старался сделать вид, что все у них замечательно, но все было кромешной ложью. Морра не разговаривала с ним без повода, держалась всегда холодно, отдаленно, и постоянно сосредоточено смотрела на него. Он чувствовал ее взгляд, когда умывался по утрам, когда ел, когда что-то делал; он ощущал, как она пристально всматривается в него, словно что-то ищет. И если мужчина отвечал на этот взгляд, она сразу отводила глаза, отворачивалась или приподнимала вызывающе бровь, словно дразнила. Том пытался разгадать, что женщина думала в этот момент, и запутанный ребус занимал его все больше и больше. Несколько раз он проснулся от того, что она легла рядом с ним, и положила голову на плечо; ему стоило огромных усилий сделать вид, что он спит. Они так лежали почти до рассвета: она — водила пальцами по шрамам, он — притворялся, что спит. Под утро Морра встала и ушла к себе на диван, сделав вид, что ничего не произошло. Когда же он опрометчиво однажды спросил ее об этом, она огрызнулась и больше не приходила.
Однажды Том находился в прекрасном расположении духа после удачной охоты, и рассказывая о своем приключении, эмоционально коснулся руки Морры. Она отшатнулась, как будто он ударил ее, и дальше слушать не стала. Настроение было мгновенно испорчено.
Теперь она никогда не раздевалась перед ним: всегда пряталась в ванной, и закрывала за собой дверь. Он прятался от нее там же, но не для того, чтобы переодеться: чувствуя себя преступником, самоудовлетворялся, если случайно видел бедро жены, когда она сидела закинув ногу на ногу, оголяя кружево чулок. Остальное заканчивала его фантазия.
— Привет, душа моя, — Том поздоровался с ней не оборачиваясь, и продолжил прикреплять гирлянду к стене.
— Виделись, — она спряталась на мгновение в свитере, стягивая его с себя.
На ней был длинный черный сарафан, с высоким разрезом. Тома кольнула необоснованная ревность, но он быстро отогнал ее от себя. Он не имел более права делать ей подобные замечания:
— Как прошел твой день?
— Хорошо, — Морра взяла домашнюю одежду и скрылась в ванной.
Вышла, взяла карты и плюхнулась на диван. Тасуя колоду, она критически оценивала его творение.
— Мне нравится. Ты сам их сделал? — внезапно спросила она.
Том не стал ей ничего отвечать. Иногда он все же позволял своему самолюбию игнорировать вопросы жены. Морре подобное поведение не нравилось, и обычно она также прекращала диалог, но сегодня почему-то не стала — ее подогревала сделанная гадость. Том так обожал Ольгин пирог:
— Слушай, а не хочешь сыграть в шахматы?
Новенькая коробка, подаренная умелым Вербером, пылилась на полке. Он сделал деревянные фигурки после того, как Морра сдержала свое обещание. Принес, в один из особенно отвратительных и пасмурных дней, промокший, но довольный собой. Торжественно прочистив горло, он сказал паре много добрых слов, стараясь приободрить, и подарил свои шахматы. На углу коробки друг выжег надпись: «Никогда не поздно начать все сначала».
Они не были готовы к такому подарку тогда. Лицемерно поблагодарив друга, засунули коробку в дальний угол и забыли о ней. Сейчас Том, вспомнив, достал ее из шкафа и положил перед Моррой, оставляя за супругой право выбрать цвет.
Обычно она играла черными — не любила ходить первой. Ей было необходимо тщательно проанализировать первые ходы соперника, чтобы выстроить стратегию. Том оказался сильным противником, подпитавшись парой книг, которые нашел в библиотеке Ольги. Морра не замечала, когда он иногда поддавался ей раньше, и всегда играла как последний раз, злясь, если глупо отдавала фигуры или упускала ловушку.
— Ходи, — она поджала под себя ноги, опираясь на спинку дивана. — Ты как обычно — за белых.
Первый ход — белая пешка выдвинулась вперед. d4.
— Ты зачем так ходишь? — снова ее бровь насмешливо приподнимается.
Первый ход — черная пешка. f5.