Морра взяла в руки обратно карандаш, и придвинула к себе план занятий на следующую неделю. Ее абсолютно не трогало такое поведение. Вывести из себя ее мог только Том, или обстоятельства. Остальное совершенно не имело значения.
Шатен, налив себе воды, склонился над ней. Он находился слишком близко, женщина ощущала затылком его дыхание:
— Знаешь, я был богатеньким, избалованным, маменькиным сыночком. Еще у меня была куча телок, таких как ты.
— Достаточно. Руками что-то умеешь делать?
— Для чего тебе это все? — прежняя насмешка Вика исчезла с лица.
Он рассчитывал, что она засмущается, покраснеет. Но женщина смотрела дерзко, прямо и со злой ухмылкой.
— Занимаюсь распределением обязанностей. У нас здесь нет денег, и за работу платить никто не будет, поэтому о богатстве можешь забыть. Мы пользуемся простым правилом: «Кто не работает — тот не ест», так что в твоих интересах, влиться в наш коллектив, и помогать всем по мере возможностей. Мы стараемся жить мирно, и мне не хотелось бы, чтобы между нами были хоть когда-то какие-то недосказанности. Всегда говори прямо, и уважай других, если хочешь чтобы уважали тебя. Просто звучит?
— Ты такая деловая, — он прищурился. — А ты чем занималась в своем мире?
— Ничем интересным, — Морра поджала губы. — Как-нибудь я обязательно тебе расскажу. Завтра приходи к Аиду в 9 утра. Нужно будет разнести часть продуктов по домам. Сейчас дел не очень много, но я думаю, тебе это будет полезно. Познакомишься с народом, пока ходите, — Морра прищурилась в ответ. — Познакомишься с Ивис, думаю вы понравитесь друг другу.
— Блондинка?
— Уже знаком?
— Скажем так, — он заулыбался, вспомнив о том, какую ночь провел с девушкой. — Тебе часто говорят, насколько ты красивая?
— Ты ко мне клеишься?
— Да, ты мне нравишься.
Морра скрестила на груди руки:
— Ты очень наглый.
— Это плохо?
— Не знаю, просто не понимаю, чего ты хочешь добиться этим. Я повода не давала.
— Ошибаешься. За женщину говорит внешность. А у тебя на лбу написано: возьми меня.
Первой мыслью было залепить нахалу пощечину, но она не стала этого делать. Вик же снова сел рядом, и заглянул в бумаги, положив руку на спинку ее стула. От него приятно пахло парфюмом, и Морра впервые подумала, что Том никогда подобным не пользовался. От него всегда пахло мылом и им самим. И запах его тела она обожала до дрожи в коленках.
— Красивое кольцо, — Вик первый нарушил тишину. — Муж подарил?
Она промолчала, повертев украшение на пальце. Кольцо ей действительно пришлось по душе, и постоянно напоминало о супруге, который подарив его, снова настаивал на каких-то астральных и ненужных церемониях, желая, не ясно кому, что-то доказать.
— А как ты его ласково называешь? Зайка? Котик?
— Допустим, мяу, — Том стоял на входе и сверлил Вика взглядом.
Морру всегда удивляла способность Тома появляться в нужное время. По выражению лица она точно определила, что Вик ему категорически не понравился.
— Любимый, мы уже закончили, подожди минутку, — как можно ласковее произнесла Морра, вставая.
В любой другой раз, Том обратил бы внимание на то, как она к нему обратилась, но не сейчас.
— Ты здесь главный, да? — Вик тоже встал и поравнялся с ним.
Оба резко вытянулись, как две струны; расправили плечи, и держались прямо, больше походя на двух орангутанов в брачный период, нежели людей. Вик сцепил руки за спиной и с вызовом смотрел на Тома, слегка покачиваясь. Том не отставал, словно взъерошив несуществующие перья. Морра невольно улыбнулась абсурдной картине, но быстро спрятала улыбку, почувствовав, что Том легко может накостылять новичку, если тот скажет еще хоть одно слово:
— У нас нет главных.
— Всегда кто-то главный, — Вик все с тем же прищуром, оценивал соперника. — Кто тебе оставил такой симпатичный шрам?
— Так, Вик, — Морра знала, что Том уже откровенно начинает злиться, — я думаю, тебе пора. Завтра в 9.
Шатен оскалился:
— Понятно, власть здесь ты.
Он прошел мимо Тома, настолько близко, насколько мог, и едва не задел его плечом, все так же держа руки за спиной. Ушел не прощаясь и не оглядываясь, а Том смотрел ему вслед, в молчаливой ярости сжимая и разжимая кулаки. Такая дерзость в Бете для него, и уж тем более по отношению к нему, была неприемлема.