- Дайте я послушаю, - попросил мальчик.
Миша пододвинулся, Толя встал рядом. Он долго слушал, потом лицо его просветлело.
- Наши идут!
У Кати екнуло в сердце.
- Что ты слышал? - Миша повернул Толю к себе, - откуда знаешь?
- Я по-немецки понимаю, - ответил Толя, - немцы хотят уходить!
Внезапно до Кати дошел смысл сказанного и она в ужасе распахнула глаза.
- Немцы убьют всех, кого согнали на площадь! И город взорвут! Весь!
В это время раздался оглушительный удар. Снаружи в железную дверь колотили и пытались открыть. Испуганные девочки подбежали к Кате, она обняла их. Маруся снова заплакала, Шура вжимала ее лицо себе в живот, чтобы те, кто ломился с той стороны, не услышали плача. Толя прижался с другого боку, но Катя заметила, что футляр он держал в этот раз не оберегая, не закрывая своим телом, а как оружие. Миша выступил вперед.
Железная дверь вибрировала и гремела, но открываться не спешила. Толстый засов крепко держал оборону. Неизвестно зачем засов был сделан с этой стороны, но сейчас он спасал несколько жизней. Снаружи еще постучали, было похоже, что дверь открывали плечом и ногами, но, поняв тщетность, ушли. Ребята боялись поверить в везение. Оставив Катю с девочками, Миша и Толя вернулись к окну. Они слушали и о чем-то шепотом переговаривались.
Катя думала о том, что назавтра города не будет. Скорее всего, и людей не будет, потому что она уже поняла, немцы не шутили. Смерть и страдания - вот что значит война. Смерть. И страдания. Страх. Разрушение. Ничего не останется. Ничего не останется...
... Дом Титовых... На Советской.
- Миша! - Катя крикнула это почти в полный голос, и Миша, испугавшись, развернулся к ней.
- Что? Что случилось?!
- Дом Титовых! На Советской!
- Каких Титовых? - он непонимающе сморщил лоб, а Катя махала руками, захлебываясь словами.
- Нам рассказывали... на экскурсии, помнишь, я тебе говорила... город будет разрушен... только один дом останется цел! Дом Титовых на Советской!
Он ее понял с полуслова.
- А номер дома помнишь?
- Номер... нет, не помню... - Катя растерянно посмотрела на друга.
- На Советской много домов, - Миша деловито почесал макушку, - вспоминай, где именно этот дом? Может что-то рядом помнишь?
- Помню! Рядом кирпичное здание, нам говорили, до революции там была монастырская гостиница.
Они дождались, когда на улице стихло. Миша пошел на разведку, велев им запереться на щеколду, но быстро вернулся, сообщив, что улица пуста. Ребята выбрались из дома. Было уже совсем темно. Пять темных фигур двигались вдоль домов, приникая к земле каждый раз, когда замечали движение. Маруся быстро устала и Миша взял ее на руки. Девочка обхватила его за шею и тихонько дышала в щеку. Катя подхватила Толю, а Шура несла кота. Дети не дошли до нужной им улицы пару сотен метров, как вокруг разверзся ад. Взрывы начались издалека, но все приближались и приближались. Дома рушились, уши заложило, глаза чесались от пыли и дыма.
Миша бежал вперед, прижимая к себе ребенка. Внезапно он остановился, и Катя почти врезалась в него.
- Вот Советская, - парень задыхался от бега и дыма, - где твой дом?
- Двухэтажное кирпичное здание, - повторила Катя, кляня себя, что невнимательно слушала экскурсовода. В это время небо озарилось ярким светом - горел монастырь. Ребята замерли, глядя на зарево.
- Вон! Вон кирпичный дом! - крикнула Шура, указывая рукой.
Они пробежали мимо кирпичной двухэтажки и тут же увидели деревянный дом с номером двадцать три.
- Он? - Миша смотрел на Катю.
- Не знаю... Наверно...
- Будем надеяться, что это он. Быстро заходите!
Дети вошли в ворота. От взрывов в доме повылетали стекла и занавески колыхались на ветру.
Рядом с домом стоял сарай. Дощатая дверь стучала об косяк. В сарае, как ни странно, было тепло. Наверно из-за сена, которое занимало большую половину. На улице по-прежнему гремело и сверкало. Миша вырыл в сене ямку и посадил туда Марусю. Девочка тут же начала плакать. Шура села рядом, стала гладить сестру по голове.
- Я хочу кушать, - расслышала Катя.
- А у меня смотри что есть! - веселым голосом произнесла она и жестом фокусника достала шоколадку. Стараясь разломить поровну, Катя разделила батончик. Малышка с восторгом проглотила свой кусочек и облизала ладошку.
Маленького кусочка шоколада было недостаточно, чтобы унять голод, но Маруся успокоилась и даже повеселела. Серый Пушок облазил весь сарай в поисках добычи. Тут пахло мышами, но он никого не поймал, наверно мыши сбежали, испугавшись шума. Кот потоптался среди детей и сел рядом с Катей. Девочка погладила смышленое животное и переложила его рядом с Марусей. Кот не стал сопротивляться, понял, кого надо греть и успокаивать.
Примяв пахнущее летом сено, они устроились рядышком. Миша закрыл глаза. Кате показалось, что он уснул. Она тихо прикоснулась к его руке и он тут же схватил ее за пальцы. Его руки были теплыми, наверно, первый раз за все это время.
- Катя! - позвала Маруся.
- Что? - откликнулась Катя.
- А мы умрем?
- Нет, не умрем.
- И нас фашисты не убьют?
- Нет, не убьют.
- И не взорвут?
- Нет.
- И не застрелят?
- Нет!
- А мама и папа умерли...
- Маруся! - Шура первая потеряла терпение, - мама и папа умерли не от немцев!
- А от кого?
- Так! - Катя решительно прервала этот разговор, - хватит про немцев! Смотри! - она достала телефон и сунула его Марусе, - это игра такая. Гляди, надо нажимать шарики и они будут лопаться.
Маруся восторженно тыкала пальцем в гаджет, а Катя подумала, что дети в любом времени одинаковые.
- А я знаю его,- тихо произнесла Шура, указывая на Толю, который отрешенно сидел неподалеку - он на площади играл, еще до войны. У него рубашка белая была и бабочка.
- Толя, - Миша вдруг открыл глаза, - ты можешь что-нибудь сыграть?
Толя молча встал, открыл футляр и вынул скрипку. Привычным жестом приложил инструмент к подбородку, прикрыл глаза и приложил смычок к струнам. Из-под смычка полилась мелодия, такая нежная и тихая, но Кате показалось, что она не слышит ничего, кроме этой музыки. Толя играл, а из-под прикрытых его глаз катились слезы.
На улице, действительно, стало тише. Взрывы еще слышались, но вдалеке. Маруся так и уснула, с телефоном в руке. Толя тоже спал, положив щеку на футляр. Шура сняла платок. Под ним оказались чудной красоты косы. Катя тоже сбросила капюшон.
- Ой! - увидев ее, Шура ахнула и приложила ладонь ко рту, - что с тобой?
- А что со мной? - Катя испугалась и начала ощупывать себя, может она ранена?
- Что с твоими волосами? Тебя немцы так?!
Катя пригладила взъерошенную прядь.
- Это мода такая, - буркнула она.
- Мода? - Шура смешно наморщила лоб, - чтобы с одной стороны лысо? У нас в детдоме так мальчишек брили, которые не хотели подстригаться. Сбреют одну сторону, им деваться некуда, идут и вторую добривают.
Катя сначала хотела обидеться, но передумала. Действительно, мода в ее времени была странная и непонятная для многих. Просто люди привыкли к странностям и почти не удивлялись.
- У тебя очень красивая коса, - сказала она Шуре, и девочка улыбнулась.
- У Маруськи волосы папины, редкие, - проговорила она вдруг, - а у меня мамины. Мама Маруське мазала голову репейным маслом, чтобы волосы росли, а они все равно не росли, - засмеялась девочка.
- А ваши родители где? - спросила Катя, и тут же пожалела о своих словах. Но Шура, помолчав, все же ответила.
- Папу забрали в тридцать восьмом. Я помню, как пришли люди в черных сапогах, разбрасывали вещи, курили в нашей спальне. Потом папа оделся, поцеловал нас с Марусей, обнял маму и ушел. И больше не вернулся. А маму забрали в тридцать девятом...