– Вингсьют, – завистливо вздохнул Петр. – Когда-нибудь тоже попробую.
– И я, – сказал Герман.
Четыре
– Имя, фамилия?
– Герман Третьяковский.
– Возраст?
– Сорок лет.
– Хронические заболевания?
– Таких, чтобы серьезно, не было.
– Врожденные заболевания?
– Нет.
– Жалобы на сердце, шумы, аритмия, одышка?
– Ну что вы!
Девушка-врач оторвалась от записей и недоверчиво посмотрела на пациента. Она была слишком красивой для такой должности: большие печальные глаза, скорбно сложенный рот. Одна ли это из семидесяти двух полногрудых жен? Высокая и величественная, чем-то похожая на Катрин в молодости.
Для правдоподобия Герман весело подмигнул и по-гагарински улыбнулся:
– Здоров, как космонавт. Даже не знаю, что я тут делаю!
Доктор и бровью не повела. Вся ее внешность предупреждала о том, что шутить не стоит – не только с ней, но и вообще. Это была дорогая клиника.
– Ложитесь.
Расстегнул гавайскую рубашку, плавно, по-стриптизерски, обнажая еще далеко не дряблый торс. Снял свои ярко-вишневые штаны и знаменитые Camper на резиновой шнуровке, с красной, непревзойденно легкой подошвой (мы объявили войну силе тяготения).
– Носки?
– Да.
Залез на кушетку.
– У вас отекают ноги? – спросила она, легко проведя рукой по его голеностопам.
– Бывает. Осенью.
Чтобы снять другой отек», – придумал нечто вроде хоку Герман.
У него было прекрасное настроение, несмотря ни на что.
Девственница протерла его ваткой, как какую-то старинную лакированную вещь, и закрепила на груди искусственные сосцы кардиографа:
– Немножко полежите, вот так расслабленно.
Подмывало спросить, в курсе ли она, что такое скафандр нового типа «Грани», так подозрительно похожий на прибор для снятия кардиограммы. Но Петр умолял соблюдать осторожность и не задавать лишних вопросов.
– Я ненадолго отойду, – снова произнесла женщина. – Вы полежите спокойно.
Когда дверь закрылась, Пророк представил, что они вдвоем в темной квартире на двадцать седьмом этаже ЖК «Измайловская роща». И тут же вспомнил, что у него уже где-то полгода не было женщины.
Снова открылась и закрылась дверь.
– Все нормально?
Он кивнул. В домашних условиях холодность этой Прозерпины вполне могла обернуться страстностью, о чем свидетельствовали хотя бы эти естественно полные, изящно изогнутые губы.
– Не ерзайте, – послышался ее властный голос.
После вертолетной прогулки, видно, произошел мощный выброс дофамина. Нужно успокоиться и представить неподвижное грезовое состояние, которое ему предстоит.
– М-да… – Она держала в руках кардиограмму и с недовольным видом покачивала головой. – Дела у вас не очень, если честно.
– Правда? – Он все еще пытался иронизировать.
– Вы в последнее время точно себя хорошо чувствовали?
Пророк поднял глаза к небу, вспоминая. Теперь ему казалось, что он всегда себя чувствовал приблизительно, как сейчас.
– Кажется.
– У вас постинфарктное состояние. – Прозерпина смерила его взглядом. – Это значит, что вы перенесли инфаркт.
Герман сглотнул, погружаясь в знакомую пучину:
– Я ничего такого не помню.
– Курите?
– Не очень.
– Что значит «не очень»? Курите или нет?
– Покуриваю.
Потер веки.
– У вас голова болит?
– Нет.
– А в чем дело?
– Ни в чем.
– Вы пьете алкоголь?
– Редко.
Она стала быстро писать что-то в бланке.
– Вам нужно срочно менять образ жизни. Я выпишу некоторые лекарства. Их придется принимать пожизненно.
– Пожизненно?
– Не курить, не пить, не есть жирного, соблюдать режим…
– Конечно.
– Вы зря улыбаетесь. У вас подозрение на ишемию.
– Это еще что такое?
Несмотря ни на что, Герман держался молотком.
– С сосудами связано. Сделайте электроэнцефалограмму. Поэтому и голова болит. Головокружения бывают?
– Нет.
– Провалы в памяти? Мозг хорошо работает?
– Очень.
– Вы часто волнуетесь?
– Нет.
– Ведете подвижный образ жизни?
– Да. То есть нет.
– Веки красные. Похоже на блефарит.
– Что?
– Воспаление ресничных фолликулов под воздействием кожных бактерий. Ничего страшного, но лечиться надо.
– Может быть, хватит?
– Где вы работаете?
Нет, Герман не мог бы с ней жить. В ней не было чувства юмора! Нижняя часть ее тела уже сейчас тяжеловата, круп скоро станет массивным, появятся живот и жирные, дряблые плечи.