Андрей все больше отдавался ощущению долгожданного покоя, когда он совершенно один, никто его не трогает, ничего от него не хочет. Он мог бы так идти далеко-далеко, дойти может быть до самой Санта-Барбары … размечтался, это миль 350, даже на машине далеко. Андрей решил еще пройти самое большее милю и поворачивать к отелю. Там народ наверное еще колобродит, ему не хотелось никого видеть. Он остановился, отошел на пару метров от воды и сел на песок. Ноги моментально покрылись мелкими песчинками. Полотенца нет, как туфли-то надевать на грязные ноги? Кстати, где его туфли? Андрей совершенно не помнил, куда он их дел. Наверное оставил на пляже около пансионата. Или снял под столом и забыл. Ну он дает! Все-таки был не в себе, не дай бог туфли не найдутся, что он Марине скажет? Она такая ревнивая, в последнее время с этим стало лучше, но полностью не прошло. Туфли он потерял … понятно … Маринина ревность Андрея вовсе не умиляла. Когда-то жена влезала в его электронную переписку, лазила по карманам. Вот дура-то! Если бы он захотел сходить «налево», он бы сходил, и ничего бы она не сделала. Ох, провинция! Андрей уже давно не вспоминал, что его жена из Винницы, но сейчас почему-то вспомнил. Хотя … при чем тут Винница? У брата Ильи жена была москвичка … и что? Не в городе дело, хотя и в городе тоже. Андрей даже в своих мыслях себе противоречил, но чаще всего этого не замечал. На берегу было совершенно пустынно, наверху виднелись песчаные дюны, за ними — огоньки города. Далеко в море тоже медленно двигались огоньки: яхты, круизные корабли, баржи, военные пограничные катера. Между этими едва различимыми огнями он был один. Как же здесь хорошо. Море пахнет водорослями, хвоей, солью, йодом и еще чем-то неуловимым, наверное травой и флиртом.
Андрей улыбнулся: ездил же он когда-то на море с девушкой. Было дело. Вот так же они тогда ночью бросили по пляжу, а сейчас нет рядом девушки. Ему от этого лучше или хуже? Ладно, что-то он размечтался, пора возвращаться. Андрей направился обратно, снова подойдя к самой воде, чтобы было легче идти. Он шел и шел, прошло уже много времени, хотя сколько именно он бы не сказал, на часы посмотреть не догадался, никаких ориентиров, когда вышел на прогулку он себе тоже не наметил. Где же поляна с купой. Купу скорее всего уже убрали, но он бы узнал это место. Большая зеленая площадка, лавочки, сзади совсем близко корпуса гостиницы, много декоративных цветов. Может он это место прошел в раздумьях, с него станется. Да, нет, не может быть. Пустынный берег никак не заканчивался, насколько хватало глаз в обе стороны была только довольно извилистая кромка прибоя, волны равнодушно лизали берег и, еле слышно журча, уходили обратно в море. Огни за дюнами, еле видные, нечеткие, сливающиеся в размытые гирлянды, казались совсем далекими, как будто город внезапно отодвинулся от берега. И даже, если бы он захотел вернуться на набережную и с нее уже свернуть ко входу в отель, как перелезть через дюны? Они вдруг показались Андрею слишком отвесными, высокими, сыпучими. Сможет ли он тут вскарабкаться и не упасть? Огоньки в море тоже отдалились, были едва различимы, они сливались со звездами и Андрей не мог сказать, где кончалось море и начиналось небо. Море дышало под ногами, как живое, и его тревожный нечленораздельный шепот стал Андрею внезапно неприятен. Море, теряющееся в пространстве, было слишком огромно и Андрею стало не по себе, он почувствовал себе совершенно заброшенным, никому ненужным. Влажный ветер дул порывами, Андрей замерз и ему остро захотелось домой. Даже не в гостиницу, а именно домой, к Марине и детям, на свою старую кривую улочку, гордо именуемую «Плимут авеню», в крохотный бедноватый дом, который, однако, надежно укрывал его и его семью от внешнего мира.
Неужели он так далеко ушел? Странно. Андрей вытащил из кармана телефон и посмотрел на время. 10:10. Ага, когда он уходил было без десяти десять, мог ли он пройти километры за двадцать минут? Вряд ли. Ладно, тоже мне потерялся … надо просто взять себя в руки. Андрей прошел еще какое-то время, теперь уже быстрым шагом, безо всяких расслабляющих посторонних мыслей. Снова взглянул на время … 10:10 … Ага, часы не идут. Да и телефон не работает, нет рецепции. Неудивительно, на пляже так часто бывает. Андреем овладело непреодолимое желание кричать, звать на помощь и несмотря на полное осознание бесполезности своих криков, вокруг совершенно никого не было, он все-таки остановился, и что есть силы несколько раз, сложив руки рупором, крикнул «Hey, is anyone here? Hey! Does anyone hear me?» И потом еще раз по-русски: «Люди! Есть здесь кто-нибудь? Эй, эй!» Никто не ответил. Кто мог ему ответить? Андрей запаниковал, сердце зачастило, стало не хватать воздуха, от дурнотной слабости он сел на песок, и с ужасом увидел, что у него дрожат руки. Так, надо что-то делать! Он же не на необитаемом острове. Что это он так распустился? Взрослый мужчина, прямо стыд! Руки у него дрожать перестали, Андрей встал и пошел по берегу дальше. Главное, голову не терять, просто странно, что так тихо, даже чайки не кричат. Хотя, черт их знает, может они ночью спят, Андрей постарался рассуждать логически: слишком далеко он уйти не мог. Надо пройти дальше по берегу и найти точку, откуда можно позвонить. Хотя кому звонить? Марине? А что она сможет сделать? Хозяину? Что сказать? «Я потерялся, помогите.» Дурь какая-то. Ничего, дойдет до чего-нибудь, не умрет. Кто это в людной Калифорнии на берегу умирает? Андрей шел вперед и уверял себя, что он обязательно кого-нибудь встретит, не может не встретить. Ноги его уже стали ледяными, закатанные под коленями брюки сдавливали ногу мокрым обручем. Он устал и очень хотел спать. Несколько раз Андрей давил в себе поползновение присесть отдохнуть. «Надо идти, надо идти, нельзя останавливаться» — повторял он себе, точно так же, как замерзающий в снегу человек, из последних сил борется со сном, так как сон, такой манящий и обволакивающий, означает смерть. Андрей шел и в голове его звучала молитва, которая вдруг показалась ему его единственным шансом, хрупкой надеждой, оберегающей от несчастий: «Барух ата адонай элохейну, Мелех хаолам, ашер киндш'ану демицвотав ве цив'уну лехапес азэмэт …» Молитва-благословение. Никакой другой Андрей наизусть не знал и в этой, главной, знал только общий смысл. Сейчас этот смысл сводился к мольбе: «Помоги мне, Господи».