— Видите ли, месье, Говард Картер — очень ловкий человек, он долго изучал здешнюю жизнь и прекрасно знает, чего хочет. — Экскурсовод пожал тощими плечами и, глянув на серебряные карманные часы, заторопился: — Вперед, господа, сегодня в меню молодая гусятина, повар готовит ее божественно. — Как бы в завершение разговора он тронул месье Богарэ за рукав: — А от услуг английских военных он отказался, это я знаю наверняка.
Обед действительно был неплох: жаркое из серны, куропатки, речная рыба а ля-Капри, — и после отличного кофе с ликером бандиты поднялись в номер Язвы Господней.
— Будь я проклят, господа, если это не самое понтовое дело в моей жизни! — Богарэ начал издалека, и глаза его заблестели: — Я селезенкой рыжье чую и говорю вам: его там немерено.
В конце концов операцию по изъятию ценностей было решено провести нынешней ночью под видом похода в бордель, добытое надежно перепрятать и, на время затаившись, дать нанимателю знать, чтобы «шинковал капусту». А уж как оттащить отвернутое, пускай подсуетятся сам, не маленький.
За ужином месье Богарэ лихо крутил усы, смачно смеялся в ответ на сальные ремарки окружающих и, клятвенно пообещав не обойти вниманием изобретения двух великих людей — Кондома и Нагана, отчалил с друзьями навстречу ночным утехам.
Вечерний воздух напоминал собой влажный горячий компресс, с темной поверхности нильских вод слышались какие-то всплески. Когда, очутившись на западном берегу, негодяи двинулись к скалам, огромные южные звезды уже вовсю высыпали на низком фиолетовом небе. Луна была яркой — близилось полнолуние. Двигаясь в ее молочном свете среди тысячелетних развалин, штабс-капитан почему-то вспомнил чертовщину арабских сказок — а ну как сейчас ифрит какой прилетит?
Ни хрена — чуть впереди уверенно шагал месье Богарэ с хорошо обкуренной трубкой в зубах, слева ритмично звенели о древние камни подковы Хорька, и Хованский вдруг отчетливо понял, что в нынешней жизни места для чудес не осталось.
Наконец впереди высветилась темно-красная точка прогоревшего костра, походка негодяев сделалась, как им казалось самим, по-тигриному неслышной, и вскоре они уже могли рассмотреть бородатое лицо застывшего неподвижно у тлеющих углей араба в чалме.
— Месье, он ваш. — Богарэ медленно провел пальцами поперек своего горла, красноречиво посмотрев Хорьку в глаза, и тут же перевел взгляд на Хованского: — Ну а мы — в палатку.
Где-то далеко пронзительно закричала ночная птица тетис. Инстинктивно обернувшись, штабс-капитан вдруг заметил, как рука араба стремительно взметнулась к чалме. Раздался свист секущего ночной воздух железа, но прежде чем бородатая фигура успела вскочить на ноги, Хованский всадил финку сидящему точно в глаз — глубоко и твердо. Со стороны палатки послышался чмокающий звук разбиваемого черепа, на секунду показалось, будто раздавили кошку, и сразу же из-за полога появился месье Богарэ носовым платком он аккуратно вытирал кастет. В его руке вспыхнул фонарик, и когда желтое пятно света остановилось на лежащем неподвижно теле, Язва Господня неожиданно вспомнил Бога — о, мои дье — и, медленно опустившись на колени, уставился в искаженное смертью лицо Хорька.
Бритвенно-острый, похожий на серп, массивный метательный нож угодил тому точно в горло. Закрыв выкатившиеся глаза отднокорытника, Богарэ яростно хлопнул кулаком о ладонь:
— Похороним его позже, вперед, месье.
Было слышно, как сильным ударом ноги он своротил хлипкий досчатый щит, частично закрывавший проход, зашуршали под его подошвами мелкие камешки в галерее, и спускавшийся следом Хованский вдруг различил какой-то свист. Сразу же диким голосом закричал Язва Господня, раздались удары железа по живому, и в свете упавшего на землю фонарика штабс-капитан увидел, как Богарэ с бешеной силой вколачивает кастетом в стену гибкое, стремительно извивающееся тело.
— Мишель! — Хованский кинулся вперед, но ему никто не ответил. Подхватив внезапно обмякшее тело патрона за плечи, Семен Ильич вдруг понял, что держит в руках труп.
Осторожно разжав пальцы, он бережно опустил мертвеца на пол и, подобрав упавший фонарь, почувствовал противный холодок, разлившийся между лопаток.
У стены все еще слабо шевелила хвостом огромная оливково-черная гадина, длиной никак не менее четырех метров. Переведя взгляд на выгнувшегося дугой Богарэ, Хованский тяжело вздохнул: «Ах, патрон, патрон». Укус кобры пришелся тому прямо в лицо, однако Язва Господня был мужественным человеком и перед смертью нашел в себе силы превратить голову твари в мокрое место. Натурально в мокрое — штабс-капитан скользнул лучом по влажным потекам на скале и неожиданно придвинулся поближе: а это еще, черт возьми, что такое?