Хозяин крякнул и опустил глаза.
— Пускай берет! — Хозяйка посмотрела на мужа и махнула рукой: — Только насчет пропитания на нас чтобы не надеялся.
Карабарчик стоял тихо и с удивлением разглядывал просторную избу. Его поразили невиданные цветы и птицы, нарисованные на стенах и потолке, очевидно, проезжим маляром. Наглядевшись на них, он перевел глаза на сидящих за столом и увидел мальчика, который украдкой показывал ему язык.
Карабарчик в растерянности отвернулся к стене. Вдруг он почувствовал, что кто-то больно ущипнул его, и, оглянувшись, увидел стоящего рядом хозяйского сына — Степанка.
Найденыш заплакал.
Прокопий оглянулся и оттолкнул Степанка:
— Зачем обижаешь?
— А тебе что, жалко? Он ведь алтаец! — Тон хозяйского сына был вызывающий.
— И алтаец такой же человек, как и ты. Варвара, жена Зотникова, всплеснула руками:
— Господи! Да ты, Проня, совсем с ума сошел! Нашел, с кем хозяйское дитё сравнивать. Степанко-то ведь крещеный, а этот что? Имени даже человеческого не имеет.
— И то правда, алтаец души не имеет, — поддакнул жене Евстигней и, обратившись к Прокопию, махнул рукой: — Бери его к себе, коли хлеба много.
Глава вторая
В семье Прокопия Кобякова Карабарчика окружили лаской и заботой. Степанида оказалась доброй женщиной и жалела найденыша.
— Сиротка ты моя бесталанная! — гладя его по голове, говорила она.
И мальчик, чувствуя ласку, доверчиво прижимался к женщине.
Верным другом был и Янька.
— Если Степка тронет Карабарчика, я ему мялку дам! — говорил он отцу.
— Драться нехорошо, — пытался поучать сына Прокопий.
— А если он первый полезет, что мне нюни распускать, что ли? — Янька решительно встряхивал вихрастой головой.
— Теперь он побоится: вас ведь двое.
Шли дни. Карабарчик быстро осваивал незнакомый ему русский язык.
— Зды-раствуй, друг! — однажды, улыбаясь, обратился он к Яньке и протянул ему руку.
Янька подпрыгнул от радости и, схватив Карабарчика, стал кружить его вокруг себя. Утомившись, он хлопнул его по плечу:
— А по-алтайски «здравствуй» как?
— Эзен.
— А дом? — Янька показал на большой дом Зотникова.
— Аил.
Неожиданно наглядный урок русского языка был прерван. Ребята заметили Степанка. Он бегал по двору, таща за собой веревочку, за которую был привязан воробей.
Слабо трепыхая крыльями, воробышек то взлетал вверх, то опускался к земле, пытаясь вырваться из рук своего мучителя. Наконец, с раскрытым клювом, тяжело дыша, он упал к ногам ребят.
Янька поднял с земли полумертвую птичку и крикнул гневно подбежавшему Степанку:
— Ты зачем воробья мучаешь?
— А тебе какое дело? — Степанко, выхватив птенца из рук Яньки, с силой сжал его в руке.
Воробышек слабо пискнул и умолк.
— На! — Степанко бросил Яньке воробья, плюнул на Карабарчика и побежал.
Карабарчик растерянно поглядел на своего друга. Янька бросился за обидчиком и, догнав его возле крыльца, свалил с ног.
— Не души птичек! Не плюйся! Вот тебе, вот тебе! — Работая кулаками, Янька не давал Степанку подняться с земли.
— Скворец, дай ему пинка! — скомандовал Янька подбежавшему другу.
На шум выбежала Варвара. Схватив Карабарчика за волосы, взвизгнула:
— Ах ты бездомник! Хозяйского сына бить? Бросив Степанка, Янька разбежался и, как молодой бычок, ударил Варвару головой в живот.
Та ахнула и присела на ступеньки крыльца. Ребята, воспользовавшись этим, стремглав бросились к своей избе.
— Вот мошенник, чуть с ног ведь меня не сшиб! Чистый разбойник!.. Степочка, не плачь. Приедет отец — мы их проучим! — запричитала Варвара, поднимая хныкающего Степанка.
У конюшни показалась Степанида, нагруженная ведрами.
— Ты своего разбойника прибери к рукам да алтайчонку встряску дай, а не то я сама их проучу, как хозяйского сына трогать! — напустилась на нее Варвара.
— Да ты что, Варвара Кузьмовна! — остановилась Степанида. — Ребята на дню могут десять раз подраться и помириться. Известно, дети, — добавила она мягко:
— Ты меня не учи! — Поднявшись на крыльцо, Варвара подбоченилась. — Покамест я здесь хозяйка. Не любо — можете убираться на все четыре стороны! Кормильцы у вас теперь с Пронькой есть! — продолжала она язвительно. — Яшку-мошенника с одного конца деревни пошлешь кошелем трясти, алтайчонка — с другого конца, вот вам и хлеб.