Так и не простив себя за то, что бросил беременную Веру, Паша стал все чаще заглядывать в рюмку. И безумно любил дочку Ниночку, которая появилась на шестом году брака (раньше Амелия рожать не хотела, боясь испортить фигуру, а тут уже и возраст стал поджимать). Он умер от цирроза печени, когда Ниночке было семь.
Амелия дочь недолюбливала: Нинка выродилась вся в отца, такая же крупная, неуклюжая, с грубыми чертами некрасивого лица. И умом не блистала, училась плохо. Никто не смог бы сказать, что Амелия не заботилась о ребенке, она всегда следила, чтобы дочь была накормлена и одета-обута не хуже других. Но вместо материнской нежности той доставались лишь окрики, нравоучения и тычки. Поэтому девочка росла забитой и угрюмой.
Глядя на молчаливую подросшую Нинку, Амелия понимала, что никто на такое сокровище не позарится, и значит, замуж выйти дочке не светит. Ну и ладно, пусть работает, хозяйство ведет, да за матерью в старости ухаживает…
Но Нинка неожиданно выкинула фортель. Окончив школу, взяла часть денег, что Амелия хранила на кухонной полке в коробочке из-под кофе, и сквозанула в Москву. Оставила записку, мол, прости, мама, хочу жить в столице, потом напишу, как устроюсь.
Амелия была вне себя от ярости. Как посмела эта мерзавка бросить родную мать! Уехать без разрешения! (Амелия забыла, что сама, оставив родителей, не писала – не до них было. И на похороны не ездила – какой смысл переться в такую даль?) Ну, ничего, ничего, кому Нинка там нужна? Ее даже в проститутки не возьмут, страшную такую! Вот закончатся деньги, и приползет на коленях, как миленькая!
Но та, вопреки ожиданиям, не приползла. Наоборот, написала через три месяца, что устроилась продавцом в круглосуточный магазинчик, работать приходится много, устает, но все равно довольна: Москва же! Живет на квартире у одинокой бабушки. Амелию аж передернуло от злости, когда Нинка назвала эту чужую старуху «бабой Леной».
Написала суровый ответ с ультиматумом: или Нинка немедленно возвращается домой, или она ей не мать. В следующем письме Нинка опять просила прощения, но домой, сказала, не вернется. Амелия отвечать не стала, и переписка на этом прекратилась.
Так, подъем! Нечего тут рассиживаться. Амелия повела взглядом – урна переполнена, высыпался всякий мусор - обертки от мороженого, банки из-под пива… Безобразие! Надо пожаловаться в мэрию. Люди тут гуляют, а вокруг такой беспорядок! Она встала и отправилась дальше. Шаг шире, дыхание ровнее! Впе-ред!
Оставшись одна, Амелия поначалу скучала и сетовала, что не на ком срывать зло. А потом ей даже понравилось – живи для себя, комната в твоем полном распоряжении, хочешь – телевизор смотри, хочешь – мужика приведи. Хотя про мужика – это, конечно, не для нее. От природы холодная в интимном плане, Амелия никогда не чувствовала потребности в сексуальной жизни, и не понимала, что такого хорошего находят в этом другие. Ну, еще с приятным человеком поцеловаться-пообниматься – куда ни шло, но терпеть, как он больно лезет в тебя своим орудием пытки! И вообще, разврат все это! Она еле выносила занятия любовью с мужем, а оставшись вдовой, только вздохнула с облегчением.
Хотя порой любила поиграть с сильным полом, знакомясь с кем-то, принимая приглашения в кино или ресторан, давая надежду на продолжение, а потом просто исчезая, зная, что тот страдает, злится или кроет ее матом.
Нет, она могла бы, конечно, сойтись с мужчиной (только оформив брак официально!), если было бы ради чего. Ну там, дорогая машина, или высокий пост, или поездки за границу, но в их городе как-то с такими женихами было туговато.
Поэтому она продолжала жить сама по себе, строго соблюдая режим дня, делая по утрам зарядку и следя за своей красотой, как за самым главным богатством: записывалась в косметические салоны на массаж, маски и процедуры, гонялась за импортными кремами, старалась как можно меньше выражать эмоции лицом, чтобы не появлялись морщины. И в свои без малого пятьдесят выглядела просто великолепно.
Амелия глянула краем глаза на отражение в витрине: она и сейчас ничего, даром, что за семьдесят. Годы, конечно, отразились на внешности. Веки опустились и набрякли, щеки отвисли, узор морщин – куда от них денешься? – расписал лицо. Всегда чистая, белоснежная, кожа покрылась какими-то пятнами, стала шелушиться. Волосы поредели настолько, что, не будь они такими пушистыми, наверное, сквозь них просвечивал бы череп. И ведь что только она ни делала – и трихолога посещала, и мазями специальными мазала – не помогает, и все тут! От досады женщина сплюнула. И все равно всем своим ровесницам фору даст! А фигурка – чисто девичья!