Майор милиции Андрей Атаманов собрал своих сотрудников на внеплановое совещание, причиной которого послужило убийство молодой женщины.
— Начинать год с трупа — плохая примета, — проворчал усталый Юрасов, усаживаясь за длинный стал.
— Угу. К «глухарю», — согласился капитан Шубин.
— Год високосный, и он по определению должен быть паршивым. Так что все в порядке, — успокоил коллег лейтенант с озорным некрасивым лицом — Миша Костров во всем умудрялся найти позитив.
Еще один оперативник, Саша Носов, молчал. Он отметил Новый год с размахом и до сих пор не пришел в адекватное состояние. Когда все расселись по местам и угомонились, капитан Юрасов приступил к докладу.
— Погибшая — Любавина Соната Эрнестовна, двадцати шести лет, менеджер компании «Кардинал». Проживала одна на проспекте Елизарова. Из всех родственников в наличии лишь бывший муж — Любавин Ярослав, который никаких отношений с Сонатой не поддерживает. Остальная родня Любавиной — родители и двоюродные сестры — живут в Прибалтике.
— Больше ничего не удалось установить? — задал вопрос Атаманов без всякой надежды на утвердительный ответ.
— Работаем, — развел руками Антон.
— Вижу, как вы работаете, — проворчал майор. — А что ее друзья говорят, с которыми она встречала Новый год?
— Работаем, — повторил Юрасов. — Только двоих опросить успели: Кравцову и Агаркова. Вроде все чисто — мотивов для убийства у них нет, да и знали они Любавину всего несколько часов — познакомились в тот же вечер в «Доминике». Это друзья ее подруги Снегиревой. С самой Майей побеседовать не удалось: она диджей на радио, а Новый год для людей ее профессии горячая пора. Снегирева первого января уехала в Москву и пока что не вернулась.
— Какие имеются соображения по ходу расследования? — Андрей обвел своих подчиненных вопросительным взглядом.
Соображений было несколько, из которых удалось сформулировать лишь одну версию, и то сомнительную. Она была связана с найденным при погибшей брелоком в виде плюшевого зайца.
— Похоже на маньяка, — предположил Костров. — Оставлять на трупах всевозможные вещицы — типичный почерк извращенцев. Таким способом преступник совершил какое-то, только ему одному понятное ритуальное действо. Думаю, на одной жертве он не остановится, и нам следует ожидать повторений.
— Чур тебя! Только серии нам не хватало! — перебил его Шубин. — Любавина с вечеринки возвращалась, и вполне возможно, что заяц этот скорее всего чей-то подарок или приз, выигранный в новогодней викторине. Стоит хорошенько потрясти компанию, в которой Соната развлекалась в «Доминике», особенно Снегиреву как наиболее близкую приятельницу.
— И то верно, — поддержал Анатолия Атаманов. — Нужно тщательно поработать со знакомыми Любавиной и уделить внимание ее личной жизни. Когда погибает молодая женщина, в девяноста случаях из ста мотив убийства связан с амурными тайнами.
К Майе Снегиревой Анатолий Шубин отправился на работу. Ничем не выдающееся старое здание, спрятавшееся в тихом переулке Петроградской стороны, было частично жилым домом и частично бизнес-центром, последний этаж которого занимала радиостанция «Звездная пыль». Шубин уже бывал на радиостанциях и во всевозможных редакциях, поэтому хорошо себе представлял царящую внутри обстановку: студии-комнатенки с прозрачными стенками, за которыми ведут эфир диджеи, а в остальном — обычный офис с принтерами, копировальными аппаратами, суетливыми менеджерами, секретарями и прочими сотрудниками. И он не ошибся. При входе его встретила девушка-референт, скучающая за рецепционной стойкой. Она охотно покинула свое рабочее место, чтобы проводить гостя. По дороге к Снегиревой Шубин заметил в коридоре траурный плакат с чьим-то портретом. В черной раме и с шелковой лентой наискосок. Под плакатом стояла ваза с поникшими гвоздиками.
— Майя, из милиции, — объявила девушка, одновременно стучась и отворяя дверь одной из комнат. Она тут же ушла, оставив Анатолия на пороге.
— Капитан Шубин, — представился оперативник.
— Майя Снегирева, — ответила молодая женщина, отрываясь от бумаг.
Он сразу узнал этот голос: звонкий и хорошо поставленный. Сама Майя была опечалена — ее восточные глаза цвета оливок смотрели с грустью, уголки губ слегка опустились и приобрели скорбное выражение, но голос оставался бодрым, таким, какой обычно доносился из радиоприемников.