Борис Михайлович по-прежнему довольно улыбался, но сотрудники знали: генеральный не в духе. О причинах догадывались. Одной успешной передачи для поднятия упавшего рейтинга оказалось мало. Отсев рекламодателей и нулевая рентабельность для Барсика были не столь болезненны, как утрата конкурентоспособности среди прочих радиостанций. Осознание этого факта резало ножом его самолюбивое сердце.
Черная туча гнева Грекова нависла над «Звездной пылью». Все ждали раскатов грома и проливного дождя в виде выговоров и увольнений. Ненастье не заставило себя долго ждать, оно ураганом пронеслось по радиостанции, кося без разбора всякого, кто попадался на пути. После бури стало ясно, что не все так плохо. Ливнем смыло главную проблему: коллектив недосчитался Алика.
— Казаков Лев Данилович, исполняющий обязанности программного директора, — представил Барсик высоченного мужчину, покровительственно хлопая его по плечу, дотягиваться до которого ему было неудобно из-за разницы в росте.
Казаков производил нейтральное впечатление: немногословная рубленая речь, взгляд прямой, улыбка сдержанная. Что он за птица и где его нашел Греков, оставалось загадкой. Приближенные к его величеству поговаривали, что он из своих и Барсику чуть ли не родня. Но это было не столь важно: после Смолина хоть черта назначь — хуже не станет.
Как ни странно, Греков Алика не придушил и даже не выгнал из «Пыли». Смолин был возвращен на прежнее место — его перевели в тихие безобидные менеджеры.
Алик скорбно корпел над пухлыми папками с договорами и никак не мог свыкнуться с мыслью, что он больше не директор. Он уже испил вина власти и, как ему казалось, уважения.
Как-то сразу по безмолвной договоренности все снова стали называть его Аликом и обращаться на «ты». Взгляды в большинстве своем были жалостливые, как к художнику-маляру, непризнанному и оттого спившемуся.
Несмотря на все это, Алика не оставляла надежда, что его отстранение — явление временное. Он просто попал под горячую руку Грекова, который вскоре остынет и назначит его вновь. А иначе и быть не может: ведь он, Смолин, гениальный руководитель, и без него дело станет и покроется плесенью. «Вот увидите, каково без Смолина, — молча обещал он всем, сердито поглядывая по сторонам. — Станция загнется окончательно и вылетит в трубу». На Казакова Алик смотрел волком. Пришел неизвестно кто и посмел его отодвинуть. Он же, убогий, дальше своего стола ничего не видит. Невдомек ему, бедняге, что завтра все изменится: благосклонность генерального непостоянна, он легко меняет гнев на милость и наоборот. А этот новоиспеченный директоришка точно не справится. Раз у него, Смолина, не все гладко шло (в силу внешних обстоятельств, разумеется), то у кого же тогда получится лучше?
Его мозг не прекращал прокручивать сложившуюся ситуацию. Почему случилось то, что случилось, — он потерял высокий пост и был выброшен на обочину? Отчего Барсик так внезапно решил приехать и устроить детальную проверку? В результате ударной работы мысли Алик пришел к следующему: его подставили. Попросту на него донесли, оклеветали перед Грековым, убедили приехать и наверняка ведь подсунули какой-нибудь сфальсифицированный компромат, порочащий его как руководителя.
Кто это мог сделать, Алик не представлял. Он знал, что, мягко говоря, не всем нравился его стиль управления и многие жаждали его отстранения. Из всех «доброхотов» Смолин не мог выделить ни одного, кто обладал достаточным качеством ума, чтобы провернуть столь сложное и гнусное дело. «Все тупы, как штаны пожарного. На станции ни одного сотрудника с ясными мозгами. Куда им со мной тягаться?!»
Сначала он ждал, что Казаков быстро завалит дело, но этого не происходило. «Надо ему помочь», — пришел к выводу Алик, но как устроить диверсию, не знал. «И обратиться не к кому, кругом одни предатели. Никому верить нельзя!» — зло думал он о своих недавних подчиненных, которые теперь в грош его не ставили.
Казаков продолжал нагло занимать его место и еще смел отдавать распоряжения. Терпеть это было невозможно. Изменить что-либо Смолин не мог, смириться с нынешним положением — тоже. Алику пришла до банальности простая мысль, как решить проблему.
«Остальное — детали», — воодушевленно думал он, предвкушая свое неизбежное возвращение к власти.