Когда Снегирев ясно дал понять, что между ними все кончено, Альмира пришла в ярость. Ее и раньше бросали, но так больно ей не было ни разу. Сергей оказался в тысячу раз хуже всех тех, кто разбивал Гадушкиной ее многострадальное сердце, потому что ни с кем, кроме него, у нее не случалось такого сказочного романа. Никто еще за ней так красиво не ухаживал, не шептал проникновенным голосом нежные слова, не обволакивал влюбленным взглядом. Со Снегиревым она поднялась до небес и летала в облаках, опьяненная собственным счастьем. С этой невероятной высоты ей пришлось упасть вниз и больно хлопнуться о серую холодную землю. Альма намечтала себе долгую счастливую жизнь, в которой была прекрасная семья и дом — полная чаша. А Сергей посмел все это разрушить, равнодушно сломать мечту только потому, что ему в очередной раз стало безрадостно и он решил отправиться на поиски лучшей доли.
Альмире казалось, что хуже, чем ей, еще не было никому. Гадушкина даже позавидовала Майе — она мертва, ничего не чувствует, и ей не больно. Ей очень хотелось отомстить обидчику, и судьба предоставила такую возможность.
Весьма удачно в их квартире завелись тараканы. Этих тварей Альма на дух не переносила и в другой бы раз думала о непрошеных гостях с отвращением, а теперь… Если бы не эти рыжие усатые существа, мама бы не додумалась принести с работы небольшой аптечный пузырек с приклеенным к нему тряпичным пластырем, на котором синей шариковой ручкой было выведено странное слово «Nesamonnis». Альмиру словно молнией прошибло: это название она уже слышала, и упоминал о нем Сергей! Именно так назывался яд, которым была отравлена его жена. Она осторожно откупорила пластмассовую крышку и проверила содержимое склянки: внутри оказался белый порошок, не имеющий запаха и с виду ничем не отличающийся от сахарной пудры. Альма даже усомнилась, а яд ли это вообще? На этот счет она осторожно поинтересовалась у матери. Нина Яковлевна встревоженно замахала руками:
— Ничего оставить нельзя, всюду ты нос сунешь! Надеюсь, на язык не попробовала?! Не вздумай, а то враз коньки отбросишь.
Нина Яковлевна была хозяйственной женщиной и все, что имело хоть какое-то полезное качество, тащила в дом. Из ресторана, где она работала уборщицей, она регулярно приносила тряпки, бумажные салфетки и всевозможные чистящие средства. При хорошей смене, когда дежурила посудомойка Ира, Нине Яковлевне нередко перепадали разные вкусности: рыба, птица, котлеты, биточки, зразы, фаршированные овощи — все, что только подавали в их «Доминике» и от чего отказывались избалованные клиенты. Только не стоит думать, что Гадушкина подбирала объедки! Вовсе нет. От надкушенных блюд она брезгливо отворачивалась не бомжиха какая-нибудь, чтобы питаться помоями. Ира ей оставляла только нетронутое, бывает, закажет разгулявшийся клиент прорву всего, а потом не съедает — слишком много оказывается. Так и не прикасается к блюду, а назад уже не вернуть — это в ресторане не принято, не заводская столовка. Нина Яковлевна жалела, что Ира у них работала только недавно. Больше никто ей продукты не оставлял — себе брали, а Ире почему-то не надо было. Она убеждала Ирину не стесняться и самой взять еду со столов — Нине Яковлевне очень нравилась покладистая посудомойка, и она искренне желала ей добра. Но Ира не поддавалась на уговоры, лишь улыбалась уголками тонких губ: «Ты, Ниночка, на меня не смотри, сама бери, тебе нужнее — у тебя дочка дома». Ниночка не настаивала: не хочет подруга брать, не надо. В конце концов, это ее дело. Она считала Иру подругой, несмотря на то, что дружбы между ними не было. Нина Яковлевна с удовольствием рассказывала товарке о себе, о своей семье, доме, даче, ценах в магазинах — она вообще любила поболтать. Ирина же ничего не рассказывала, она внимательно слушала, время от времени вставляя замечания, чем окончательно обаяла собеседницу.
— Что это за хрень такая? — Нина Яковлевна держала в руке пузырек из-под лекарств, который нашла в одной из урн. Она высыпала из него на ладонь порошок и хотела лизнуть палец, чтобы подцепить им несколько крупинок.
— Стой! — в ужасе закричала Ира. — Не трогай это.
Она сразу его узнала по пластырю на стенке: обычный пузырек, в котором раньше находилась перекись водорода. Когда Ира выбросила его в помойку, она не предполагала, что уборщица вытащит его оттуда.
— Это очень ядовитое вещество, — пояснила она, заметив недоуменный взгляд уборщицы. — Дай лучше, — протянула она руку к баночке, но Нина Яковлевна уступать не собиралась.