Рэймонд Чандлер
Карандаш
Вошедший был не грузен, но полнотел. Неискренняя улыбка едва трогала уголки его рта, оставляя губы крепко сжатыми, – он словно боялся проговориться. Двигался он замедленно и как-то расхлябанно, что меня удивило: люди такой комплекции, как правило, живчики. Одет мой гость был в серый костюм, на галстуке стройная ныряльщица демонстрировала длинные ноги и аккуратный задок. Примиряла меня с посетителем, пожалуй, только белая рубашка – я уважаю чистоту и аккуратность. Ботинки, хоть и не подходили по цвету к костюму, были надраены до блеска.
Пока он пробирался мимо меня, я успел внимательно его рассмотреть. Да и он времени не терял: мгновенно окинул взглядом комнату и все зафиксировал. Мне знаком этот тип людей. Гангстер из второразрядных. В кармане брюк или за поясом у него наверняка револьвер, – пиджаки он любит узкие, а это не позволяет носить кобуру под мышкой.
Он осторожно присел. Я устроился напротив, мы посмотрели друг на друга. На его физиономии промелькнуло что-то лисье; я в ответ изобразил внимание – без особого интереса, впрочем. Потом взял трубку и кисет с табаком, а ему предложил сигареты.
– Не курю, – проскрипел он, и голос его мне не понравился так же, как одежда и лицо. Пока я набивал трубку, он положил на стол тысячедолларовую купюру – новенькую, чистенькую, только что из-под пресса.
– Вам случалось спасать людям жизнь?
– Бывало.
– Тогда спасите еще раз. Мне.
– То есть?
– Я слышал, Марлоу, что вы с клиентами не хитрите.
– Оттого и беден, как церковная мышь.
– У меня есть два друга, вы можете стать третьим, не обижу. Получите пять штук, если вытащите меня из беды.
– Какой беды?
– Что-то вы с утра разговорчивы. Что, не видно, кто я такой?
– Нет.
– Не бывали в восточных штатах?
– Бывал, но не в вашей компании.
– Какой-такой компании?
Разговор начинал мне наскучивать.
– Послушай, или ты не строишь из себя умника и говоришь по существу, или забирай свою штуку и исчезни.
– Звать меня Икки Россен, и я таки исчезну – и навсегда, если ты чего-нибудь не придумаешь. Усек?
– Усек. Говори, как есть, да побыстрей. У меня нет времени слушать по капле в час.
– Я решил завязать, выйти из игры. А боссы считают так: либо ты скурвился и можешь продать, либо слишком о себе возомнил. Или просто перепугался. Со мной как раз третий случай – я перепуган до смерти. Дела за мной серьезные, но «мокрых» нет. Им-то наплевать, я ведь нарушаю традицию, порядок и все такое – они взяли карандаш и подвели черту. Исполнители уже в пути. А я облажался – спрятался в одной норе, в Вегасе, но они меня перехитрили. Когда я летел в Эл-Эй, меня уже, наверное, пасли, так что они наверняка знают, где я остановился.
– Ну, так перепрячься.
– Поздно. Я уже на крючке.
Он был прав.
– Почему же ты еще на этом свете?
– Ликвидацией занимаются мастера, а они не любят торопиться. Разве ты не знаешь этого?
– Как же, знаю. Солидный торговец из Буффало или хозяин молокозавода из Канзас-Сити – вывеска всегда приличная. Прежде всего, хорошие манеры и неброскость. Спокойные, хорошо одеты, вместе никогда не садятся. Оружие в кейсах, – а с кейсами сейчас ходят все, даже женщины...
– Прямо в точку. А когда самолет сядет, их отправят прямо ко мне, – но не сразу, не из аэропорта. Им торопиться некуда, у них свои люди и среди легавых, и даже в муниципалитете. Пойду я в полицию, скажем, меня выставят в двадцать четыре часа, и куда мне деваться? В Мексику? В Канаду? Достанут.
– А как насчет Австралии?
– У меня нет паспорта. Я живу в Штатах нелегально вот уже двадцать пять лет. Ну, допустим, попаду я в тюрьму, – но не пройдет и часа, как меня выпустят за отсутствием состава преступлений. А на другой стороне улицы меня в машине будут ждать «друзья», чтобы отвезти... не домой, разумеется.
– Ладно, хватит ныть, – сказал я. – Допустим, – но только допустим, – что я помогу тебе исчезнуть. А что ты будешь делать дальше?
– Есть одно место. Свою тачку брошу, поеду туда на прокатной, потом куплю какую-нибудь подержанную, потом поменяю на новую. Город достаточно большой, но там безопасно.
– Ну-ну, – сказал я, – слышал я что-то такое про Уичиту. Но ведь и там все могло измениться...
Он хмуро взглянул на меня.
– Ты, Марлоу, не зарывайся.
– А ты мне свои правила не диктуй. Я берусь за твое дело, получаю эту бумажку сразу, а остальные, если все выгорит. И не мешай мне. Может, и мне достанется, тогда принесешь мне красную розу на могилку. Когда прилетает самолет?
– Вечером. Из Нью-Йорка вылетает в девять утра, здесь, наверное, будет в полшестого.
– Но мне будет нужен помощник.
– Какой еще, к черту, помощник?!
– У меня есть знакомая девчонка, она не заговорит и под пытками.
– Ты не имеешь права рисковать девушкой, – сердито сказал Икки.
Я так удивился, что челюсть у меня отвисла чуть не до пояса. Потом я с трудом вернул ее на место.
– Надо же, у тебя и чувства имеются!
– Женщины не созданы для опасных игр, – проворчал Икки.
Я взял купюру и сложил ее пополам, с удовольствием прислушиваясь к ее характерному хрусту.
– Извини, расписки не пишу – незачем тебе носить в кармане мою фамилию. Будем надеяться, что все будет о'кей.
Потом Икки рассказал мне все, что ему известно о тех, кто прилетит из Нью-Йорка. Закончив, он протянул мне руку. Пришлось ее пожать. Ладонь была потной. Он кивнул мне и вышел.
Дом Энн Райорден стоял на тихой улочке в Бэй-Сити – нарядный, как свежевыстиранный фартук. Лужок перед ним был аккуратно подстрижен, а окружавший его кустарник выглядел настолько франтовато, что, казалось, над ним поработал модный парикмахер. Возле белой двери висел молоток в форме головы тигра, а рядом с ним было круглое оконце, через которое хозяйка могла общаться с нежданными гостями, не впуская их в дом.
Где-то внутри зазвенел звонок, и через минуту Энн открыла мне дверь. Она была в бледно-голубой блузке спортивного покроя и очень коротких белых шортах. Темно-каштановые волосы обрамляли милое личико с серо-голубыми глазами, в глубине которых пряталась печаль: ее отец и мать погибли, попав в гангстерскую заварушку. Впрочем, Энн нашла в себе силы преодолеть жизненные и душевные невзгоды; она писала для разных журналов рассказики о юношеской любви, чем и зарабатывала себе на жизнь. К тому же в критических ситуациях она проявляла такую выдержку и находчивость, что ей мог позавидовать опытный полицейский.
Она закрыла за мной дверь, устроилась на широкой тахте и закурила.
– Мне нужна твоя помощь, – сказал я.
– Еще бы. Только в таких случаях я тебя и вижу.
– Ко мне обратился клиент, бывший гангстер. Он хочет завязать и удрал от своего синдиката – или банды, называй, как хочешь. Одолеть их нереально, они богаты, как царь Мидас, а адвокаты за миллион в год делают все, чтобы защитить их интересы...
– Ты словно в сенат решил баллотироваться, – хмыкнула Энн. – Никогда не слышала от тебя таких пламенных речей.
Она поболтала ногами. Понятно, не для того, чтобы соблазнить меня, – но мысли мои все равно начали путаться.
– Не мельтеши, – сказал я. – Или надень что-нибудь подлиннее.
– Свинья ты, Марлоу. Ни о чем больше думать не можешь.
– Можно попытаться. Вообще говоря, чертовски приятно иметь хоть одну хорошенькую знакомую с крепкими моральными устоями.
Я сглотнул слюну и стал рассказывать дальше.
– Зовут его Икки Россен. Он не красавец и не из тех, кто мне симпатичен, но одна черта в нем меня подкупает. Он запротестовал, когда я сказал, что мне будет помогать девушка. Женщины, по его мнению, не созданы для опасных дел. Наверное, поэтому я и решил ему помочь... Для настоящего гангстера женщина и мешок муки – примерно одно и то же. Переспать с девчонкой, конечно, никто не откажется, но если женщина встает поперек дороги, от нее избавляются без колебаний.
– Пока я слышу только пустой треп. Тебе, по-моему, нужно выпить чашечку кофе... или, может быть, чего-нибудь покрепче?
– Очень мило с твоей стороны, но с утра – ни-ни. А кофе чуть позже. Так вот, этого Икки накололи на карандаш.