***
Неловкий разговор сошёл на нет, и она уснула. В чужом доме, возможно, в компании похитителя или убийцы, она спокойно спала и видела сон, в котором вновь проживала нынешнее утро: ранний подъём, терпкий чай, а потом... - Т-с-с, все хорошо... Все хорошо. Последний всхлип утонул в подушке. - А я ёлку украсил - красиво? Красиво. Вечером шампанское открою, хотя... Тебе нельзя пить. - Почему? - Заглянуть под пижаму она боялась, но уж рану заметила бы. Петр нахмурился, буркнул неразборчивое и вышел из комнаты. - Странный у тебя хозяин, Мурка. Вернувшийся Петр протянул ей зеркало. Пришлось взять и посмотреть на себя. Знакомое лицо: вздернутый острый нос, веснушки, тонкие брови, глаза, отливающие серебром. А всю жизнь были карими... - Вот поэтому и нельзя, - кивнул он на отражение. - Я все ещё надеюсь, что ты не... не уйдешь, но рисковать не хочу. - Куда? - Все было таким невозможным, что казалось нормальным. Ольга прислушалась к себе: нет, никакого страха. - Не знаю. Просто все уходят, а я остаюсь один. Нет, я не жалуюсь! Просто иногда хочется увидеть кого-то ещё, поговорить... А вы надолго не задерживаетесь. - Мы? - Гости. Если накормить или напоить - уйдут быстро, за час-два. Хотя один... Не знаю, может, и не в этом дело. Интересно, отпустит ли он ее? Или ей придется ждать, когда настанет время "уйти"? Ольга представила комнату, полную аккуратно вываренных костей, и поёжилась. - Покажи, где ты меня нашел. - Мысль о возможной ненормальности собеседника лишала вежливости. Петр помог ей одеться в свою одежду - она ослабела - и, поддерживая, свел вниз по пыльной лестнице. В домах не светилось ни одно окно. Ни единого огонька. Вот от этого ей впервые стало страшно. Луны не было, небо затягивали неизменные тучи, потому дорогу им освещал фонарик. Пляшущее пятно света замерло у перекрёстка, лежавшего сразу за углом дома. - Вот на этом месте ты появилась. Она присела и тронула асфальт. Холодный. Липкий. - Что это? - Не знаю... Бензин? Кровь? Пальцы пахли сладко и знакомо. - Мёд! Мама попросила купить мёда для... ...для торта, и она спешила из магазина, когда и врезалась в незамеченную девятку, а потом все смешалось: снег, стекло, кровь - и тени. Словно услышав ее мысли, мгла сгустилась, обрёл форму разбитой машины. Ольга чувствовала, что ей надо туда, за руль - ее ждут. Не оборачиваясь, она шагнула вперед.
*** Он не успел сказать и слова, как Ольга исчезла. Не осыпалась пылью, не истлела, а просто растворилась в неярком сиянии тумана. В глазах ещё плясали огни, а он уже шёл домой, чувствуя, что ожидание не даст ничего, кроме тяжёлых, неподъемных мыслей. Дома его встретила Мурка, обвила хвостом щиколотку, дернула ухом: не грусти. - А я и не грущу. Просто... Я тоже хочу уйти. Раньше не хотел. Даже тогда, проклиная судьбу и жалея себя, ждал какого-то чуда; вся жизнь казалась ему не больше, чем декорациями - разрисованное полотно, за которым и прячется настоящее. Вот и решил устроить достойный финал. Театр одного зрителя. Подмостки, на которых умерший герой застыл в небрежно-продуманной позе; каждый жест выверен и точен; всё на местах. Только вот за изнанкой его встретил старый и знакомый мир. - Ну что, Мурка, встретим новый год и пойдем? Да? Ты же меня не бросишь? Нет, конечно, не бросишь, ты же хорошая кошечка... красивая... умная... Он постарался сделать всё точь-в-точь так, как было тогда: включен телевизор, на столе еще влажная после стирки скатерть, на елке качаются шары. И бутерброды нарезаны так же грубо. Вода горчила, отдавала лекарствами. Мурка не хотела пить, нюхала миску - ну и ничего, жажда заставит. Всё? Да, скоро полночь. Он сел в кресло, вытянул ноги - надо же, а он устал за такой долгий день! - и закрыл глаза. Второй раз умирать было не страшно. Просто надо привыкнуть к легкой боли и беспамятству, не сопротивляться, не бороться. Не надеяться... Гирлянда мигнула еще раз и погасла. В сером небе разгорался рассвет: распахнутые тучи выпустили солнце на волю. Оно заглянуло в пустую комнату, полную пыли, и ушло дальше. Ёлка осыпалась желтыми, вмиг высохшими иглами.