Наконец показалась темная платановая аллея. Сто метров – и все, вырулим на Симферку, дальше через Насыпное и… Уродливый металлический ёж украшал дорогу, Светозар едва успел ударить по тормозам. Патруля у заграждения не стояло, но скорей всего военные заняли точку за бензоколонкой, чтобы контролировать весь перекресток. Заррраза!
Светозар сдал назад, развернулся и прибавил скорости. Есть ещё дорога, вдоль виноградников, она выводит за Ближнее. Пока видимость скверная, можно попробовать. Машину немилосердно трясло, дети хватались друг за друга, Ведана проснулась и вцепилась в сиденье, Лада захныкала – её укачивало. Заросли старой лозы теснились по обе стороны дороги, редкие ореховые деревья темнели словно пограничные столбы. Голая безумная старуха плясала на вершине холма, трясла рыжими патлами, грозила кулаком старой шелковице, выкрикивая неслышные проклятья. Над городской свалкой кружили чайки – взглядом не различишь, но заунывные вопли туман не заглушал. На татарском кладбище хоронили, ветер донес обрывки молитвы. И все. Оставалось надеяться, что про дорогу забыли, что удастся опередить и болезнь, и войска… Зеленый силуэт бронетранспортера проступил сквозь сплетение придорожных кустов.
Врешь, не возьмешь! За холмами проезжая грунтовка, можно попробовать миновать шоссе, мотнуться через холмы, обойти краем Виноградное, вырулить к Подгорному, встать в лесу, там по темноте переехать трассу – и до Армутлука рукой подать. Туман рассеялся, но людей все равно не видно – прорвемся, куда денемся.
- Думаешь, стоит рискнуть? – Ведана наконец-то подала голос. – Пересидим в квартире, запремся, окурим все полынью, я травяной чай соберу от заразы. Обойдется.
- Жена, ты… - Светозар хотел прикрикнуть, но сдержался. - Ты не была под обстрелами. А я был. Поверь, наконец – я знаю, как для нас лучше.
Ведана покорно склонила голову, завесила лицо косами. За это и брал, даром что сына прижить успела – за покорность, за кротость женскую, что муж ни скажет, то и хорошо.
- Приказываю остановиться. Прекратите движение!
Двое в химзе, автоматы наперевес. Лица закрыты, очки, маски. У дороги красуется «козлик». Может договориться, игрануть дурачка?
Светозар достал из бардачка документы, и, широко улыбаясь, вышел из машины, к тому, кого безошибочно счел старшим.
- Что за дела, командир? Ничего не нарушали, к сеструхе на именины едем в Подгорное.
- Карантин, выезд из города запрещен. Вы что, радио не слушаете?
- Нас с папкой ещё вчера ждали, но мамочка себя плохо почувствовала, - раздался писклявый голос Лешки, поганец, выскочил следом. – Дядя Илья, вы нас пропустите?
На мгновение у Светозара отлегло от сердца – он узнал тяжелую фигуру Ильи Бабаджи. Росли ведь вместе, и в обороне стояли вместе… Только вот дружба дружбой, а служба службой.
- Не могу, пацан. Никого не могу выпустить. У меня Ромка в городе на Челноках сидит – если б он здесь стоял, и ему бы ответил «нет». Чума шутить не станет, Феодосию мы закроем, а если весь Крым запирать придется, мы ж голодать начнем. Понимаешь?
Слабина в голосе, еле слышится, но вдруг? Денег дать? Нет, не упросишь.
- Илюха, мы ж по дворам вместе гоняли… У меня там жена беременная и дети, младшей четыре года. Мы сдохнем в городе, просто сдохнем.
Капитан Бабаджи развел руками. Светозар придвинулся к нему вплотную, горячо зашептал:
- Не выпустишь – понимаю, сам бы держал. Скажи только – докуда стоит оцепление.
Бабаджи понизил голос.
- Перевал, Насыпное, Степное, Береговое, Подгорное. Готовится второй круг, но пока заболевших в пригородах нет, указаний никто не давал.
- Спасибо! Спасибо брат!
Светозар протянул руку, Илья, чуть помедлив, крепко пожал её.
Хлопнула дверца машины, рявкнул мотор. Хундайка развернулась и поехала назад в Феодосию.
У Светозара оставался ещё один выход.
Часть 7. Петля
Острый запах развороченной сырой почвы ударил в ноздри. Над вершинами сосен зарокотал вертолет. «Крокодил» и низко заходит, чтоб его… Махорка вжался лицом в холодную землю, спрятал руки в грязные рукава. Шиш, не найдешь! И не от таких, трах-тарарах, бегали. Разведчики хреновы, зигзагом над соснами чешут, а надо висеть над просекой. Сидел бы сам за штурвалом, да кто ж, трать-тарарать, пустит бомжа Махорку в пилотское кресло. Мало ли кто где когда-то сиживал… О, да он валит! Давай, колыхай отсюда, ворона брюхатая.
Рокот сместился к Лысой горе, и вскоре окончательно стих. Продрогший Махорка сел, подтянув колени к груди, вставил в рот мятую самокрутку, чиркнул зажигалкой и с наслаждением вдохнул едкий дым. Мерзавчик водки, заботливо припасенный в кармане видавшего виды бушлата, манил страшно, но не время сейчас. Вот закончится спуск, удастся проскочить у «Рассвета», затеряться в холмах – тогда и отвинтим крышечку, и дерябнем глоточек, а потом и второй… А пока – терпи брат, ползи по террасам, где по-пластунски, а где и на карачках. И повторяй себе, дураку – не лезь куда не след, не лезь, не лезь!
Ещё позавчера жизнь сулила только хорошее. Удалось сговориться с прорабом на стройке, где халтурили летом, посторожить объект до апреля за малую мзду, кормежку и крышу над головой. Удалось оторвать на «блошке» хорошие берцы – прочные и по размеру. Даже с настырной пьянчужкой Любкой-Ряхой удалось разобраться – её любвеобильное сердце склонилось к Полтосу, счастливому обладателю военной пенсии. Без оплеух и брани конечно не обошлось, иначе бы мужики перестали его уважать, но в глубине души Махорка был счастлив. И полировал счастье пивом, развалясь на скамеечке, словно лорд. Ласковые лучи солнца поглаживали потную от удовольствия лысину, по бульвару прогуливалась ногастые мамаши с колясками, из «Антресоли» тянуло жареным мясом и ещё какой-то вкуснятиной. Впору закусывать воздухом… а мы – рыбкой, рыбонькой мы закусим!
Холодный глоток прокатился по пищеводу, наполняя сердце блаженством. Нежная, жирная мякоть копченой ставридки таяла во рту, возбуждая желание ещё раз ухватить банку за покрытый испариной бок и плеснуть в глотку пенистой радости. Счастливый Махорка погладил себя по бородке, смахивая невидимые чешуйки. Как хорошо… ещё бы экскаватор над ухом не тарахтел, трам-парарам – приспичило мэру осваивать бюджетные средства, вот и меняют трубы по всему городу.
Мысль оказалась вещей. Ковш обо что-то лязгнул, прозвучал отвратительный скрежет и шум прекратился. Но не до конца - чуткий слух Махорки уловил еле слышную перебранку. Рабочие ссорились, один хрипловатым баском настаивал вызывать, мать их, музейщиков и прекращать работу, другой картавил, утверждая, что в таком разукрашенном ящике наверняка найдется, чем поживиться. Ханское серебро помнишь?