- Потому что вы сами просили его об этом. Он, вероятно, решил, что если вы сами напрашиваетесь на знакомство, не справившись предварительно с кем имеете дело, то вы не можете иметь что-нибудь против него только за то, что он исполнил ваше желание. Притом вспомните, что дело было на Уилстокенской станции в присутствии самого Байрона, который мог бы учинить открытый скандал, если бы лорд отказался вам его представить. Ведь он слышал все, что мы говорили.
- Люциан, - строго проговорила Лидия, - я считала, что завожу знакомство с нанимателем виллы в моем имении, за которого вы сами поручились.
Люциан покраснел и смутился.
- А как объясняет лорд Вортингтон появление мистера Байрона на вечере у миссис Хоскин?
- Это была глупая шутка с его стороны. Миссис Хоскин просила лорда привести к ней какую-нибудь знаменитость из числа его знакомых. Он и привел своего protege. Я не защищаю Вортингтона, но от него нельзя ждать особой деликатности.
- Он достаточно деликатен, чтобы понять всю неуместность подобных поступков. Но дело не в этом. Я думала сейчас о жизни этого странного разряда людей. До сих пор я ничего не знала о них. Знаете ли, Люциан, мне не раз приходилось встречаться с книгами, где очень серьезные и уважаемые люди утверждали каждый что-либо свое, но все вместе выходило, будто евреи, язычники, христиане, атеисты, адвокаты, врачи, общественные деятели, актеры, художники, вегетарианцы, пьяницы, одним словом, все люди на земле - негодные, мерзкие, ненормальные и развращенные люди. Такие утверждения не трудно доказать, когда берут из каждого стада по паршивой овце и возводят ее в значение общего типа. Можно ли судить о нравственности человека по его профессии? Можно ли верить утверждениям, построенным на такой основе? Война - жестокое и кровавое дело, а солдаты вовсе не кровожаднее и бесчеловечнее других людей. Я не могу согласиться с тем, будто кулачный боец - грубый и опасный человек уже потому, что он занимается грубой и опасной профессией.
Люциан хотел ответить ей, но она сейчас же перебила его:
- Впрочем, это сейчас не интересует меня. Скажите, есть ли у вас какие-нибудь сведения о личности мистера Байрона? Считаете ли вы его обыкновенным представителем своей профессии?
- Нет. Я думаю, что он очень странный представитель. Мне удалось проследить историю его жизни вплоть до тех времен, когда шестнадцатилетним юношей он служил юнгой на каком-то океанском пароходе. Его за что-то прогнали с парохода во время стоянки в Мельбурне. Тогда он поступил слугой в гимнастическую школу какого-то отставного чемпиона. Здесь он понял, в чем лежит его призвание, и стал готовиться к деятельности профессионального кулачного бойца. Первый раз он выступал на арене против какого-то несчастного датчанина, которому сломал скулу. Это положило начало его славе. Ему везло, и он из всех дальнейших состязаний неизменно выходил победителем. Наконец ему однажды удалось каким-то особенным ударом убить на месте противника-англичанина, который стойко держался против него целых два часа. Я узнал, что этот особенный удар с тех пор зовется в спортивных кругах "ударом Кэшеля". Он пытался применять этот подлый прием в своих последующих схватках, но, по-видимому, менее удачно, так как никого не убил. Вероятно, этот неуспех разочаровал его, так как он вскоре покинул Австралию и появился в Америке, где прославился тем, что поборол какого-то негра-великана и изувечил его на всю жизнь. Затем...
- Благодарю вас, Люциан, - прервала его Лидия. - Этих сведений вполне достаточно. Скажите, вы вполне уверены, что все в вашем рассказе правда?
- Я узнал все то, что сообщил вам, из таких авторитетных источников, как лорд Вортингтон и специальные спортивные журналы. Вероятно, сам Байрон с гордостью подтвердит эти сведения о его подвигах. Справедливости ради я должен прибавить, что его среди профессионалов считают образцом хорошего поведения и кротости.
- Помните ли вы мои слова, в которых я несколько дней назад по другому поводу заметила вам, как скудны результаты наших наблюдений над каким-нибудь предметом до тех пор, пока мы больно не ушибемся о него, после чего наши глаза проясняются и приобретают способность видеть правду.
- Я помню все ваши слова, - ответил Люциан, немного расстроенный неприятным воспоминанием.
- Мое знакомство с этим человеком может служить прекрасной иллюстрацией для этой мысли. Он выдавал свою ужасную профессию каждым движением, каждым словом, - все время, пока мы были знакомы. Мне пришлось даже видеть его кулачную расправу с каким-то уличным проходимцем. И тем не менее, имея все данные, я ничего не заметила, во мне не появилось даже малейшего подозрения, сколько-нибудь напоминающего то, что я узнала сегодня.
Лидия рассказала о своем недавнем уличном приключении и с терпеливым равнодушием выслушала от Люциана выговор за свою вечную неосторожность и легкомыслие.
- Можно ли спросить, - закончил свои наставления Люциан, - как вы думаете теперь поступить?
- А что вы посоветуете мне?
- Порвите немедленно знакомство с ним и решительно запретите появляться в вашем доме.
- Приятная задача, - иронически усмехнулась в ответ Лидия. - Но я сделаю это, пожалуй, не столько из-за того, что он обманщик. Пожалуйста, Люциан, сядьте к письменному столу и напишите начерно письмо к нему.
Люциан поморщился.
- Я думаю, что вы это сделаете лучше меня. Нужно много такта для такого письма.
- Да. Это не так легко, как вам представлялось минуту назад. Иначе я не просила бы вас помочь мне. Пожалуйста. - И она подвела его к столу.
Люциан с неудовольствием уселся и, подумав некоторое время, написал:
"Мисс Кэру высказывает мистеру Байрону полное свое уважение и считает долгом сообщить, что на днях покидает Лондон и потому будет лишена удовольствия принимать его по пятницам у себя".
- Я думаю, что этого достаточно, - сказал Люциан, передавая Лидии записку.
- Пожалуй, - улыбнувшись сказала она, когда прочла написанное. - Но что делать, если он рассердившись, ворвется сюда, вышибет двери и побьет Башвиля? Это легко может случиться.
- Он не осмелится. Однако я могу предупредить полицию, если вы боитесь.
- Ни за что. Нам следует показать, что у нас мужества не меньше, чем у него. Это, верно, единственная его добродетель.
- Если вы сейчас перепишете набело письмо, я опущу его в ящик, когда выйду от вас.
- Спасибо, не стоит. Я отправлю его вместе с остальными письмами.
Люциан охотно бы подождал, но он отлично знал, что Лидия не станет писать в его присутствии. Поэтому он, вполне удовлетворенный достигнутыми результатами, простился с ней. Когда он вышел, Лидия изорвала на мелкие клочки его записку и бросила их в корзину. Затем она написала: