— Покрепче?
— Как всегда! — он улыбнулся и потянулся, чтобы поцеловать Евгению Корниловну в теплую, пухлую, розовую щечку.
«Это тоже была ей награда. Может быть, самая высшая!»
День обещал быть жарким. Уже сейчас можно открыть окна, но ветер смел бы все со стола.
Они пили кофе, сидя друг против друга. Молчали.
«Где еще найдешь такую тетку? Чтобы с утра! Все зная. И ни одного вопроса? Ни одного совета!» — благодарно думал Нахабин.
Хотя все в душе было неспокойно, какая-то извечная, семижильная прародительская сила оптимизма… Сила самой жизни дышала в нем. И сейчас, и всегда! Именно в такие, нелегкие минуты…
— «Однова живем? А?» Так, что ли? Тетя Женя?
Она не ответила ему. Только улыбнулась. Хотела успокоить себя, но это ей — не удавалось…
— Я звонила… Туда! — тихо сказала она. — Лина уже благополучно добралась… Отец очень рад! О! Айзик вообще сентиментальная натура!
— А… Причем тут Айзик? — махнул рукой Олег Павлович, — при чем тут Лина?
— Она — моя дочь!
Нахабин задумался. Лицо его стало смешно-серьезным. Так или бывают смешными очень заспанные и от этого преувеличенно-сосредоточенные лица.
— Хоть с этим… Будет легче! Она наконец — там! — сказал он про себя. — А что ее… муж? Жигач? Ты звонила ему?
— Никто не подходит. Болтается, наверно, где-нибудь! Освободился! — недобро ответила Евгения Корниловна. — Ему же так и не дали визы!
— И не дадут! — зло и коротко закончил тему Нахабин.
— И ты… Не мог помочь?
— Значит — не мог!
— Это что? — она замерла… — Уже… Манаковские дела?
Олег Павлович выпрямился.
— А вы бы… Евгения Корниловна! Могли бы заменить добрый отдел в нашем ведомстве? Например, «Отдел ненаучно-исследовательской информации!»
Увидев, что старуха готова обидеться, рассмеялся и обнял ее.
— Тебе просто доставляет удовольствие — злить меня! — сказала она сквозь счастливые слезы. — Такое удовольствие!.. Могут позволить себе только с очень близкими людьми!
Мир был восстановлен!
— Только не забывай, что я воспитала тебя. Даже юридически — ты мой сын. И сын покойного…
— Знаю, знаю. Помню! Все будет исполнено. Как прикажете! — гаерничал Олег. — Счастье моего усыновления до сих пор недооценено мной — до конца!
Он закурил.
Откинул кремовую занавесь на окне. Бессмысленно долго смотрел на оживленную улицу Горького… На проехавшую, без струй воды, поливальную машину… На одного-двух старичков с маленькими собачками в попонках, которые прогуливались привычно рано…
— Тебе всегда хотелось… Чтобы я называл тебя мамой, — неожиданно, издалека, начал Олег. — Скажи… А что все-таки было… С моими родителями? На самом деле?
— Они умерли, — коротко и нехотя ответила Евгения Корниловна.
— В один день? — Он зачем-то повторил классическое: — «Они были счастливы и умерли в один день…»
— Нет! — спокойно ответила Евгения Корниловна. — Они не были счастливы. И умерли через какое-то время. Один после другого.
Она снова осмотрела стол. Синий старинный кофейный прибор, серебро на столе, белизна сложенных салфеток… Выпрямилась.
— Расскажи мне о матери. О молодой! — тихо попросил Олег. — Хоть немного!
— Это… Совершенно излишне.
Ее поза оставалась прежней. Сейчас тетка была прямой, подтянутой, словно окаменевшей.
— Я же — прошу! — Закашлялся от первой сигареты Нахабин. Он кашлял долго, отплевываясь в платок. Евгения Корниловна смотрела на него с брезгливым состраданием.
— Ну! — повторил он, придя в себя.
— Нет.
— Я не видел в доме ни одной ее фотографии. В молодости! Даже там, где вы были сняты вместе, она вырезана. Так аккуратненько! Маникюрными ножничками!
Они посмотрели друг на друга.
— Меня жизнь заставила!
— А это — тоже!
— Ты не знаешь, какая была жизнь! — почти выкрикнула каким-то задушенным криком Евгения Корниловна. — Когда каждый был готов вцепиться в глотку друг друга! — Лишь бы выжить! Как в болоте. Наступи на другого! Но только выкарабкайся сам! На берег!
— На этот берег? — Нахабин широко жестом обвел рукой кухню, квартиру, центр города за окнами. — Да! Этот берег в наши дни… — он усмехнулся, — «стоит обедни»!
— И это говоришь ты?! «Партийный деятель»?! Таким я тебя воспитывала?! Разве все это… Главное?! Эти тряпки, побрякушки? Деревяшки?
— Не забудь! Камушки?!
Евгения Корниловна поджала губы. И вдруг повалилась на стол, расплескивая кофе из упавшей чашки… Сморщилась и сдвинулась скатерть… Перевернулся столовый прибор… Что-то еще упало и звякало по полу.