— Пятьсот долларов! — Старик выставил тяжелую ногу в английском башмаке.
— Триста долларов! Тысячу пятьсот!
Он с уважением называл цену каждой вещи, явно приобретенной им только что, днем, утром… Вчера!
Потом, чуть тише, начал называть стоимость перстней!
— Семьдесят пять! Сто шестьдесят… Тысяч!
Попытался перекинуться через стол и радостно показал на перстень с изумрудом.
— Полмиллиона! Целое состояние.
Корсаков молчал. Плач женщины за стеной не прекращался.
— Здесь я только оценивал эти камешки! А привез я их — с собой! Все! До единого…
Старик откинулся на спинку колченогого стула и рассмеялся в лицо Корсакова.
— Это же для вас… Так… Мелочь?
— Кто говорит? — насторожился старик.
— Люди…
— Какие люди?
— Ваша дочь! Например…
Кирилл сказал это просто так, не отдавая себе отчета… Но тут же, по резкому повороту Айзика… По вдруг узнанному, плачущему голосу, Кирилл понял, что Лина здесь.
— Да! Знаю! Ты — большой человек! И с большими людьми… Дело имеешь! — задумчиво, горько, недобро начал старик.
В его ушах стоял плач. Кирилл понял это.
— Что случилось? — осторожно спросил он.
— Мужа ее… Убили на границе. Неудачный переход… — обыденно, как своему, ответил Айзик.
Старик заговорил тускло, отжито, с большими паузами…
— Этот камешек? Он попался мне еще в войну.
Он вздохнул и долго молчал.
— А этот — в пятьдесят девятом. — И эти камушки — самые скучные. Мелочь. Главное — не со мной! Что-то пришлось отдать, чтобы оказаться… Здесь! Отдал, отдал… — Сам догадываешься… Знаешь кому! Вашим же — хранителям устоев и границ!
Глаза его сейчас напоминали Кириллу взгляд мудрой, много раз битой… Но еще живой и ничего не забывшей собаки!
— Ты подумай о другом! — Сколько лет я был у вас перед самыми глазами?! Под вашим ногтем? Вы сотню раз могли раздавить меня!
Он вздохнул, покачал головой.
— Но самое смешное… Что вы не видели меня! Маленького! Мелкого! Глупого! Жалкого, потного человечка! Вы решали — Оо-о! — Какие задачи! А на меня? У вас никогда не было времени! У вас не хватало его… Даже друг на друга! Не только на меня!
Он налил себе немного вина. Понюхал и, поморщившись, отставил.
— А я жил… Я собирал бусинка к бусинке… Все, что вы не видели! Нет! Вы же не видите живых, земных людей! Вы — выше! Или… ниже! А я ровно — на уровне человека! Он мне, я — ему! Нет! Последние десять лет мне не надо было брать… Ничего! Я имел со своего магазинчика свои семь тысяч… И спал спокойно! Я двадцать лет имел канал сюда. И двадцать лет — отсюда!
Он резко обернулся и вдруг крикнул туда, за приоткрытую дверь…
— Ты когда-нибудь… Перестанешь выть?
И тут же с живой резвостью, с неожиданной победоносной злостью спросил Кирилла:
— Ну! И где же вся ваша мощь? Где ваши глаза? Может быть… Они как раз… У меня?! А?!
Кирилл не ответил.
— Что ты знаешь про мою землю? — не поднимая глаз, вдруг коротко спросил Пираев.
— Говорят, скупаете!.. Притом — в интересных местах!
Старик дернулся, но сдержался.
— Я не знаю местного рынка! Мне советуют! У меня хороший агент по недвижимости.
— Не оправдывайтесь. Я ведь не возражаю.
— Все законно.
— Я уже сказал.
— Что? У меня — плохой агент? — серьезно, зло, запальчиво настаивал старик.
— Нет у вас никакого агента. И денег таких нет! — резко, чуть в сторону, бросил Кирилл. — Вы — подставное лицо. Только знаете ли вы об этом? Или нет?! Вот в чем вопрос?
Повисло молчание. Старик закряхтел.
— А если… Знаю?
— Тогда стоит предположить… Что ваши деньги — не от камушков, — Корсаков посмотрел ему прямо в глаза. — И не от магазинчиков!
— И тогда у вас будет со мной… Другой разговор? — тихо, но серьезно спросил Айзик.
— Естественно! Весь круг ваших связей… Пойдет по другой статье… Даже по другому ведомству! Вам… Понятно?
Старик отвернулся, словно разглядывал что-то на стене подвала.
— Но… Ты здесь. А твой сын… Там?
Старик каким-то стылым взглядом смотрел на Кирилла Александровича.
— Я же вам сказал… — как можно спокойнее ответил Корсаков. — Что я — никто! А сын действительно… Там! А не здесь! Не в подвале.
— Ты надеешься?.. На них? На своих? — настаивал он. — На кого? На Нахабина?
— Я все сказал, — как можно спокойнее ответил Корсаков.
— Опять — героизм?
— Служба.
— Нет! Это не служба! Служение… — Старик поморщился. — Жаль!