Шарахнулись — от всего этого бесстыдного, все наглеющего закостенелого политического авантюризма — Слабые и Порядочные! Несмелые! Уставшие бороться!
Кинулись — на услужливо придуманную злыми устами «землю предков»!
Попрятались по разным высоко… И низкоширотным метео- и радиостанциям… Нырнули в осатанелость бесконечных хобби — от покорения Гималаев до сбора спичечных этикеток…
Попрощались — с бутылкой или с трезвой слезой? — со своими мечтами… С надеждами на счастье детей! И отказались рожать их, заводить семьи! Утешать себя иллюзиями дожить до глубокой старости — «в окружении большой и счастливой семьи, с внуками и правнуками!»
Спились… Сдались… И поставили крест на самих себе!
С сухими, горячечными глазами перечеркнули свое будущее! И, как на погосте, перекрестились за всю вину свою! Пусть за малую… Пусть за бессильную… Но вину!
Вину! Перед землей своих отцов… Перед землей своего народа!
Александр Кириллович сидел, закрыв лицо тяжелыми, трясущимися руками. Кто-то пытался отвести их, но они были, как каменные.
«Но они… Забыли! Что даже один человек… Даже целое поколение! (Пусть и одно, или два!..) Не в силах остановить… Удержать! Сломать — саму природу тысячелетнего народа!!!
Народа с его естественной, генетической памятью! С вековым характером! Со сложившимся единством языка и культуры! С естественной правдой… Правдой простой, земной человечности!»
Корсаков опустил руки… Открыл глаза, замутненные невольной, старческой влагой. В большое окно било жесткое, холодное, сильное солнце.
По лицу Александра Кирилловича — мгновенно и явственно! — проступила коварная бледность… Глаза потухли! Голова, чуть качнувшись влево, начала теперь заваливаться вправо… И вперед.
Логинов бросился к нему, схватил его холодеющие руки.
— Сыновьями своими… Расплачиваемся! — строго и раздельно выговорил Александр Кириллович. — А кто виноват? Мы? Я?
Логинов не слышал, не понимал, как оказались рядом Февронья Савватеевна, Галя… Как кто-то звонил в «скорую»…
Перед его глазами стояли только что… еще недавно темные от гнева… Глаза Александра Кирилловича!
И так же угрожающе, с каким-то другим значением звучали его слова:
«Сыновьями своими… Расплачиваемся! — билось в его мозгу. — А кто виноват?»
Логинов неотступно следил за побелевшими веками Корсакова. И несмотря на всю обычную, суматошную возню около больного… И после того, как замелькали белые халаты «скорой помощи»… Входили и выходили люди… Быстро опробовали и всаживали в белую, почти голубую руку холодные иглы шприцев… Перед глазами названного сына старика, перед Логиновым, были только его, — старика Корсакова! — почти птичьи, серые опущенные веки…
«А кто виноват? Я? Кто?!»
Похороны старшего Корсакова — неожиданно для прилетевшего Кирилла, для семьи, да, в общем, и для большинства помнивших старика — были торжественными.
Сначала, правда, намеревались дать только траурный четырехугольник в центральной газете. Но накануне похорон, к вечеру, когда уже верстался номер, пришло распоряжение задержать последнюю полосу. Вот-вот должны были прислать большой некролог с портретом. За подписью первых лиц государства, немногих оставшихся старых большевиков, высоких военачальников…
Похоронили на Новодевичьем кладбище. На траурном митинге присутствовали Логинов, Манаков и еще два руководителя их уровня.
Был траурный оружейный залп.
Кирилл неясно помнил все эти подробности. Он только понимал, что отцу отдавали почести, как герою еще гражданской войны. Одному (пусть не из первых!) — основателей государства и Красной Армии.
В тот год похороны «больших людей» были довольно частыми. На их торжественном (Кремлевском!) фоне кончина и прощание с Александром Кирилловичем были, естественно, событием вполне заурядным. Но прошедшим — как потом говорили многие — очень и очень достойно.
«Старик был бы доволен! Почтили… В большом ряду! Хоть под занавес!» — то ли мрачно шутя, то ли удовлетворенно сказал Тимошин и, вздохнув, сел в свою черную машину, ждавшую его в длинном ряду напротив выхода с Новодевичьего кладбища.
25
Кириллу не хотелось перебирать в памяти все, что случилось после его поездки в Европу, после похорон отца.
Скорый и неправый суд над ним…
Нет, конечно… Никакого, формального, суда не было! Его просто снова обвинили в старой дезинформации. Не помогли ни отчаянные телеграммы посла. Ни бурное заступничество Манакова. Дальше Нахабина не дали Манакову раскрутить подлинных главарей. Заступников. Главных виновников… А Логинов, как понял Кирилл, не решился поддержать старого «друга-недруга». Раскрыли Нахабина? И «спасибо»!!! А дальше — «Высочайший запрет»! Это понимали многие…