— Ну, сколько можно… Одно и то же говорить?! — входя, она уже держала колбочку с нитроглицерином. — Две?
— Одну, — Александр Кириллович закашлялся.
— И, конечно, сквозняк? — Февронья Савватеевна плотно закрыла балконную дверь и строго посмотрела на него. Он ответил слабой улыбкой.
Она, с трудом наклоняясь, начала медленно собирать башмаки, сапожные принадлежности. На вытянутой руке отнесла в чулан высокие, так и не тронутые сегодня, сапоги. Да, на них у Александра Кирилловича теперь уже редко хватало сил. Раз в месяц — не чаще.
Лекарство подействовало — как всегда от нитроглицерина чуть кружилась и дурнела голова. Но приятной, сладкой дурнотой…
Впереди был огромный, открытый, желанный день. Которого у него никогда не было в жизни. Как ему хотелось прожить его! И он знал, что проживет его… Он смог… смог начать его хорошо! В согласии, в тишине… Теперь уже успокоившиеся березы у крыльца… Набирающее силы, чуть оранжевое — к дождю! — еще низкое солнце… Вороний грай… Деловая, осмысленная птичья суматоха — все было и понятно, и близко, и согласно ему! Все это, малое, было его сегодняшней жизнью. Так же как и мысли о прошлом. О начале, о себе давнем. И тут же жила щемящая, гонимая, но не утихающая память о Кирилле. О том, что сегодня снова приедет Ваня… Иван Дмитриевич. И надо ничего не забыть, все записать…
— Где мой блокнот? Февронья Савватеевна? Вы что? Оглохли? — радостно полыхнул его голос.
— Вы же кроме кефира… Ничего не ели! — теперь Февронья Савватеевна появилась в кухонном фартуке. — Разве так можно?
— Кефир был с сахаром. Сколько раз я вас просил? Но вы все равно кладете в кефир сахар!
— От сахара окислительные процессы убыстряются!
— Ну да! Вы же у нас знаменитый химик! Менделеев!
— Менделеев — не Менделеев, но химический факультет я окончила. И преподавала химию — тридцать семь лет! В старших классах!
Она снова скрылась в кухне. Александр Кириллович, по привычке обязательно доспорить, теперь брел за ней.
— Но я что-то не помню… Чтобы вас вызывали в Академию наук? Для консультаций… Если уж вы… Такой выдающийся химик?
Он сел за широкий, идеально выскобленный, деревянный стол. Машинально постучал открытой ладонью по холодному, блестящему дереву.
— Вот, сметана! — Февронья Савватеевна ставила перед ним пухлые, золотые оладьи, которые умела делать только она одна и которые он втайне обожал. — Мед!
— А рыба? Где рыба? И кофе — сразу же!
— Может быть, банку селедочки открыть? — засуетилась, сбитая его, все поднимающейся энергией, Февронья.
— Селедка — это не рыба! Это закуска! А я просил рыбы! Чавычи, семги! Горбуши! На худой конец!
Февронья Савватеевна вспыхнула.
— Не выражайтесь, Александр Кириллович!! Что сегодня с вами? С утра?!
— Ах да, я забыл! — Александр Кириллович макал оладьи в сметану и ел с жадностью, чувствовал сметану на подбородке…
— Салфетка! Где салфетка?! — Февронья Савватеевна протянула ему бумажку. — Это что? Салфетки?
— Это… вместо салфеток! — она уже была готова к отпору. Пододвинула к нему кофе, где на две трети были сливки.
— Это не вместо салфеток… Как вы сказали! Это просто… пипифакс! И это вас почему-то не смущает?! А то, что я сказал на «худой конец», вас фраппирует?! Бросает в краску?!
— Да что вы пристали?.. Александр Кириллович? — наконец не выдержала, раскраснелась от обиды и поэтому неожиданно помолодела Февронья Савватеевна.
— Я ни к кому не пристаю! — с удовольствием принял вызов старик. — И не приставал! Это не в моих правилах! Если вспомните, вы сами здесь объявились. Из своего золотоносного Бодайбо! Десять лет назад! И только затем, чтобы не дать мне прожить остаток жизни… Как я хочу!
— Интересно было бы узнать?! Как вы хотите прожить остаток жизни? — уже не сдерживалась Февронья Савватеевна. — В доме… для престарелых?
— Хотя бы!
— Или, может быть… вы думаете? Что ваш… Что ваши родственники? Стали бы убивать свою жизнь на вас?
Она начала торопливо снимать с себя фартук, но никак не могла развязать тесемки.
— Я бы мог… Жениться! — вдруг гаркнул Александр Кириллович. — У меня были на примете… Некоторые варианты!
— Ну, и что же? Где они? — вопрошала, уже чуть не плача, Февронья Савватеевна.
— Они? Как раз… — Александр Кириллович быстро и хитро глянул на ее большое, по-детски обиженное лицо. — Они как раз в «Доме для престарелых… большевиков». И большевичек!
Он рассмеялся и откинулся на высокую спинку деревенского стула.
— А попросту говоря… «В богадельне»!!!