Василий попятился… Задев край крыльца, плюхнулся на землю. Маленький, краснолицый деверь захохотал на упавшего Василия. Но когда посмотрел на дом, то тоже осекся…
— Ты чего? — машинально забормотал деверь. — Да шут с ним! С этим… С домовым!..
Февронья Савватеевна поняла все. Заспешила к дому, на ходу кутаясь в платок.
— Бешеный он… Что ли?! — спросил деверь притихшего, странно молчавшего Василия. — Ну, и тьфу с ним!
— Ты тут… Не плюйся! — тихо проговорил тот.
— А чего бояться? Эй! Ты, хозяюшка! — закричал деверь скрывавшейся за дверью Февронье Савватеевне. — Час Волка пришел! Поднести надо… Для энтузиазма!
Он довольно смешно подражал известному артисту Папанову. Сам смеялся, довольный, но все равно какой-то настороженный.
— Да я такого… дохлого пса?! Одним плевком!
Василий поднялся и дал ему легко тычка по горбине. Деверь смолк, как выключился.
— Это кто там?! Филеры, да? Околоточный с дворником?! Ну! Говори…
— Да успокойтесь, Александр… Какие околоточные?! Это плотник… Василий!
— Никакие они… не плотники! Плотники так плохо не работают! Это за мной пришли?! Нет, нет! И топор они не так держат… Я знаю, как настоящий плотник держит топор…
Он был весь как натянутая струна. Его неожиданно сильные, сведенные судорогой руки до боли врезались в плечи Февроньи.
— Ну! Успокойтесь… Сашенька… Просто разучились правильно держать топор! Александр Кириллович…
— Нет, нет! Они никогда не умели! Это люди… Для другой работы! — так же тихо и страстно бормотал старый Корсаков. — Где тут… Второй выход?! А? Задержите их!
Он сделал неверный шаг в сторону спальни. Но вдруг выпрямился и всем телом начал, плашмя, валиться на спину…
Вскрикнула, помертвевшая, Февронья Савватеевна. Он обрушился всем своим каменным телом на ее грудь… На всю ее, еле устоявшую… Еще минута, и она рухнула бы вместе с ним на пол.
— Васили-ий! Помоги-ите! — кричала она, но ее голоса не было слышно даже на веранде.
Она, каким-то чудом, одной рукой схватилась за кресло и с трудом опустила потерявшего сознание Корсакова на пол. Его побелевшее лицо лежало у нее на коленях.
— Боже… мой… Васили-ий!
Она знала, что все эти утренние, долгие часы Александр Кириллович из-за нее — (из-за нее!) — провел в своем «потусторонье». Она уже давно заметила эту его странность… Он словно прятался в эту прострацию от нее. От ее мира! Он был там один, без всех… Как привык всегда быть — один.
Она гладила его морщинистое, неожиданно доброе лицо, укутывала шею воротником домашней куртки… Она не вспомнила сейчас ни о каких лекарствах. Ни о каких врачах!
Он был сейчас ее — «только ее!» Дорогой, единственный, непонятный… «Ее Сашенька! Ее старый ребенок. Жизнь и смерть ее… Деточка ее, беззащитная…»
— Ма-а… — как выдох, раздался его слабый голос. — Ма… Машенька…
Он начал судорожно искать что-то неверными, дрожащими пальцами Февронья окаменела, не в силах перевести дыхание.
— Кирилл не про… Не простудился? — с трудом выговорил старик. Его новый, оцепеневший взгляд нашел Февронью Савватеевну.
На дворе снова застучали топоры.
— Машенька! Он ведь простужен… Слышишь? Он кашляет! — почти отчетливо, даже требовательно, проговорил старик. Он вопросительно, не узнавая, странно-издалека, смотрел на нее.
Мгновение она сидела, по-прежнему держа его голову на своей руке. Потом наклонилась к его лицу и тихо, успокаивающе, как добрая, но чужая няня, сказала:
— Машенька ушла… А сынок ваш здоров! — и, сдерживая слезы, добавила: — Здоровее… некуда!
И он закрыл глаза. Успокоенный…
10
«Как он не любил этих людей!»
Да, это они подняли его! Уложили в кровать… Посмотрели, как смотрят на какую-нибудь редкую, доисторическую диковину. Прогромыхали сапогами и ушли, хлопнув дверью.
Сейчас, наверно, пьют водку на кухне? И кто-нибудь обязательно сидит на его стуле, хотя он всегда это запрещал. Сердился? Почему? Он сам не знал этого.
Февронья подтолкнула ему подушки, посмотрела на него и, последняя, вышла из спальни. Она, наверно, думала, что он спит. Вызовет врача? Наверняка уже позвонила. Она как автомат! Все без просчетов, без пропусков.
Откуда же у него такая досада… На всех этих людей? Вообще на всех? Он давно помнит их… Таких же недобро-исполнительных, безжалостных и завистливо заглядывающих в глаза… Упрямых и неожиданных! Помнит столько же, сколько помнит себя.