Последние слова были сказаны почти торжественным тоном.
— Но я не могла доживать свой век… Просто «доживать»! Я нужна… Олегу! Своей дочери… Своему бедному, умирающему Айзику! И в конце концов… Я нужна — сама себе!
Она посмотрела на него даже с вызовом. Но и это было у нее естественно, даже строго.
— Может быть, я рождена… Чтобы творить счастье? Творить счастливых людей? А?
Она усмехнулась сама над собой.
— А я… Не слишком заношусь?
«На этот вопрос не надо было отвечать!»
Евгения Корниловна повернулась к окну и вдруг сказала с горечью:
— Когда-то я очень дружила с вашей матерью! Да, да, Кирилл Александрович… Когда вас еще на свете не было! О, это особая история. Этой женщине было столько дано! И как мало она увидела в жизни…
Она сидела, задумавшись, и Кирилл не мог, не посмел прервать эту нелегкую, глухую задумчивость.
— Все мы… Как мухи, попавшие в янтарь, — наконец, произнесла она, вздохнув. — Так и мы попали — в… определенное время! И жестокое! И жалкое…
Она подняла глаза… В них была и тоска, и еще не покинувшая ее задумчивость.
— Но вы-то… Вы! — она уже досадовала. — Ну, что вы не видите, что вокруг творится? Какие люди? Кто — наверху, сбоку, внизу?! Это даже не те святые энтузиасты тридцатых годов! И не те, что пришли с войны… В них тоже было что-то святое! Даже еще двадцать лет назад, когда вы были мальчиками… Но все это ушло! Женщины должны, обязаны все это понимать первыми! Они живут в живой жизни! Это вы можете там… Вершить политику! У вас! У вас глобальные проблемы! «Активная позиция…» А мне нужно нанять домработницу, а я не могу ее найти?! Даже за сто рублей! За тысячу — по-старому! Чтобы что-то поставить на стол, я везде… Ну, буквально везде! Должна иметь своих людей! Мясника — на рынке… Своих девочек — в рыбном. Я должна содержать целую дворню! Починить телевизор — надо позвонить Вячеславу Алексеевичу. Сергей Сергеевич — столяр. Иван Иванович — краснодеревщик. Сусанна Хачатуровна — генеральная уборка. Даже гаишник на углу! И то у меня обедает. И что? Это я — их совращаю? Нет! Это просто такая жизнь! А вы все — просто какие-то слепцы! Ну, бог с вами, в конце концов! Вы уже что-то прожили, что-то видели в жизни! Но вы же гробите своих детей?!
— Кто? Гробит! — попытался понять Корсаков.
— Да вы! Вы, лично! Зачем вам вся эта история с какой-то телеграммой?! У вас же — семья.
— Но Галя… — попытался вставить слово Кирилл Александрович.
— Галя — девочка! Это другое дело! С ней, слава богу, кажется, все устраивается… Ноу вас же есть сын. Сын! Вы понимаете, что такое — сын?! Это продолжатель рода! Мужчина, который будет носить вашу фамилию… Знаменитую, славную фамилию! Фамилию вашего отца, деда, прапра… Вы, что, хотите, чтобы ваш род исчез? Чтобы вас топтали какие-то… Бог весть откуда взявшиеся… Подонки? Всякая рвань! И только потому, что у них высшее образование и партийный билет в кармане? А что вы скажете ему… Сыну! Потом? Самому себе, наконец? Когда его сметут, затопчут… Что, «ах, я был тогда такой принципиальный! Я отстаивал свое мнение»?! Да кому… Кому? В наших условиях! Среди этих людей нужно ваше мнение?! На что вы надеетесь?! На что? Остановить… Всю эту… Махину? Да вас, как спичку…
Кириллу показалось, что она всхлипнула.
— Я не надеюсь, но я привык… — все-таки попытался собраться с мыслями Кирилл Александрович.
— Да, да! Вы привыкли! Что вам все… Легко дается! — как приговор произнесла Евгения Корниловна, — Вы даже сами не знаете, сколько у вас врагов! Нельзя выламываться из общего строя! Да, да! Это целая наука — походить на большинство! Особенно в ваших кругах… Кому и что вы хотите доказать? Что они… все — «пустое место»? Все — «беспринципные карьеристы»? Все — «ничтожества»? Только вы — один?! Да?!
Она достала платок и высморкалась.
— Такой задачи… Я, кажется, себе не ставил? — начал было Корсаков, но Евгения Корниловна перебила его.