Он неожиданно поразился, как же некрасив… его странный товарищ?! Какое-то квадратное, деформированное лицо… Приплюснутый нос, тонкие губы.
— Сними! Пожалуйста, очки… — неожиданно попросил он Андриана. Тот, споткнувшись на полуслове, нехотя, насторожившись, подчинился.
Когда Кирилл увидел его маленькие, иссиня-стальные, прищуренные от непривычного света глаза, то его поразила… Их растерянная беззащитность!
«Почти мольба о снисхождении. Даже детскость…»
— Ну?! Налюбовался? — резко, даже зло, спросил Карманов. — Снова надел свои заграничные, пижонские «окуляры». — Не нравишься ты мне что-то последнее время?!
Его тон был снова задирист.
— Это не входит в мою задачу — нравиться тебе! — спокойно ответил Корсаков и откинулся на подушку. Ему стало неожиданно легко, покойно… Так бывало в детстве, когда непонятное и пугающее само собой разрешалось, уходило в прошлое.
— К тебе… Что? Плохо относятся? — с нарастающим раздражением спросил Андриан. Вынул из кармана большой перочинный нож, который носил на длинной серебряной цепи.
— При чем тут это? — ответил, улыбнувшись, Кирилл.
— А чего ты… Разулыбался? — уже откровенно злился Карманов. — Ты что думаешь — никто не видит? Как ты на всех нас смотришь?
— Как?
— Как сын миллионера — на уличную голытьбу? Что ты про себя понимаешь? А? Ну, скажи? — почти требовал Андриан. — Ты… Не жалей меня! «Снизойди!» Или думаешь… Что если платишь мне… В своей конторе! Какие-то гроши? То можешь…
— Перестань! — тихо сказал Корсаков и повернулся к нему. — Или это… Очень жестокие игры взрослых мальчишек? Или хуже…
— Что? Хуже? — насторожился Карманов.
— Самообман! — так же тихо и спокойно ответил Корсаков. — О чем вы все время твердите?
— Не вы, а мы… — подчеркнул Андриан.
— Пусть! Мы… — не сразу, но согласился Кирилл.
А ведь, действительно, и он тоже горячился в этих спорах. Что-то доказывал, что-то и его брало за душу…
— Мы здесь… На этом пароходе… Среди всего этого бедлама… Пытаемся изобразить какую-то касту. Кружок! Декабристов, что ли?! Нас якобы связывают узы великой мужской дружбы?! Ради нее мы якобы готовы умереть… А что на самом деле?! Полупьяный мальчишник?! С девками! Причем тут «Россия»?! Какая «Россия»!
— У нас… Хоть это есть! Есть люди, которым я верю… До конца! Которые не продадут! Мало тебе?
— Продадут! — неожиданно печально сказал Корсаков. — И ты — это сам знаешь!
Андриан не ответил. Только тяжелее стало его дыхание.
— «Коза ностра» в переводе значит «наш?»
— Знаю! — огрызнулся Карманов.
— Какая-то пародия… На «коза ностру»? Только вместо пули — оплеуха Сурену. — Кирилл замолчал. — Наверно, тебе надо было родиться в другое время.
— Не говори пошлостей!
— Извини! Действительно — трюизм, пошлость… Все-таки ты чего-то добился. «Товарищество»… И даже какой-то устав есть?! «Быть настоящим мужчиной! Хлебать водку стаканами! И иметь железные кулаки!» Только не понимаю…
— Чего?
— Зачем я-то… Тебе понадобился?
Корсаков посмотрел на него. Понял. И замолк.
Он вдруг ясно ощутил, что его маленькая каюта — с полированным деревом, уютным светом, — что она движется. Несется… Парит в безбрежности ночи… Воды, звезд… Словно она где-то на другой, обратной половине земли. Где нет солнца и света… Где все условно и все против человека! Так же, как в конечном смысле против человека было и их пребывание здесь. Их пьянки, крики, женщины… Сгоревший порох… человечьей молодости. И даже их… Двоих! Этот разговор…
И только темное, теплое, шумно-струящееся движение воды, окатывающее корпус судна, идущего в ночи с хорошей скоростью, было сейчас добротным. Живым! И напоминающим о жизни!
Сейчас Кирилл знал, что Андриан понял все это. Что почувствовал все это сам…
— Все равно! Все равно…
Андриан ударил себя кулаком по колену. Лицо его исказилось злой обидой.
— Все равно! Я их сделаю людьми! Белоручки… «Фрайеры»… Маменькины сынки! Они бы посмотрели, как люди корчатся… Как всю жизнь за колючей проволокой! Шесть в ряду… Автоматы новенькие… Сверкают на солнце! Нары в три этажа. Паханы-уголовники — выше бога и начальства… Все покупается — все продается!
Кирилл видел, как напряжен… Как бессилен сейчас Карманов. Как жалки его мускулы, массивные кулаки, литые плечи, обтянутые джинсовой фирменной майкой… Он вызывал у него брезгливую жалость, безотчетное презрение.
— Я уже слышал… Это! — неожиданно резко, почти окриком, прозвучал голос Корсакова. — И видел…