— Всё ещё нельзя открывать глаза? — прервала она долгий поцелуй в её плечо.
— Нет! — строго ответил он, но вернулся к тому, что планировал сделать.
Пленница вздрогнула и сильнее прижалась лопатками к его груди, когда почувствовала прикосновение холодного металла к разгорячённой коже. Взволновав шею поцелуем, Диего застегнул подарок, воспользовался привилегией первым полюбоваться на прекрасную рыжую женщину. Его женщину. В колье, вторящим за ярким цветом её глаз сапфирами. Ростовое зеркало, как нельзя кстати, оказалось на достаточном расстоянии, чтобы отразить их обоих.
— Открывай! — позволил адмирал, прочерчивая рукой многозначительную дорожку от её пупка и всё ниже.
Ада растерянно провела пальцами по синим камням. Но сведённые к переносице брови удивлённо вспорхнули вверх, когда она увидела себя в зеркале. Даже в полумраке каюты можно было восхититься, как совершенно сапфировое колье оттеняет самые синие глаза на свете. Вторых таких не появится ещё… шесть веков? Но и те будут принадлежать ей, Аде.
— Это нечто бесподобное! — с восхищением выдохнула она, проводя подушечками пальцев по украшению.
— Вот как выглядят сапфиры.
— Но я не… — покачала она головой, едва не порываясь снять колье к недовольству Диего.
— Это подарок. Я хочу, чтобы ты его носила. А если снимешь — я тебя накажу! — прошептал он, опуская пальцы всё ниже. К самой отзывчивой части своей любовницы.
Только ли любовницы? Нет, точно нет, но не в последнюю ночь вытряхивать все затаённые чувства, когда так мало времени, чтобы наслаждаться желанной близостью.
Ада сдавленно охнула, ещё теснее прижимаясь к нему лопатками. Вино отодвинулось в сторону. Её руки вспорхнули вверх, чтобы коснуться того немногого, до чего дотянется.
— Ладони на стол! — коротко приказал он, как приказывал матросам, без права на ропот.
Досадливый выдох ужалил его в шею, но приказ был выполнен.
— Посмотри, — вновь привлёк он её внимание к их отражениям. Откровенно прекрасным. Непристойно восхитительным. — Разве это не красиво? Разве ты сама себя не хочешь?
— Точно не себя! Есть цели поинтереснее! — промурлыкала Ада.
Её тело отзывалось на ласку с ещё большей охотой, чем в их первый раз. Больше никаких сомнений в умениях любовника. Она открывалась ему для поцелуев, обжигая своевольным блеском глаз, мстя за ограничения, но подчинялась. Острые зубки игриво очерчивали его губы, распаляя всё больше, вынуждая терять контроль. А зеркало только помогало чертовке.
Следом за её ладонями он настойчиво уложил её грудью на стол, лицом к их отражениям. Пусть всё видит. Пусть не пропустит ни одного мгновения. Наслаждаясь открывающимся видом беззащитной спины, он с внутренним торжеством провёл рукой от шеи и до ягодиц. Её покорность кружила голову наравне с затаившейся внутри строптивостью. Она ещё ответит ему, найдёт путь для мести, а он дождётся. В этом суть их двоих.
Рыжая копна волос идеально легла в руку. Упиваясь своей властью, он рывком заставил Аду выгнуться. Молочно-белая спина так и напрашивалась на поцелуи, которых он не жалел, пальцами свободной руки прочерчивая самое сокровенное. Его личную убийственно влажную преисподнюю, к которой он стремится, презрев все райские блага. Уже готова, словно спелый плод, сочащийся в руках. От движения языка от мочки уха до плеча она судорожно выдохнула, нетерпеливо двигая бёдрами. Отражения их обоих словно вопрошали, чего же он ждёт.
Резкое движение в разгорячённое тело вырвало протяжный стон и разбило самоконтроль, бросая обоих любовников в обоюдное, поглощающее с головой желание. От знойной картины их ещё более откровенных отражений движение сразу набрало сумасшедшую скорость. Несколько раз в какофонию стонов вмешался жалобный скрип стола. Возможно, эта ночь станет последней и для него.
Несмотря на положение и свою роль пленницы, смутьянка вновь проявила своеволие, когда стиснула пальцами край стола, чтобы ещё сильнее выгнуться и стремительно начала двигаться навстречу. Сжимаясь внутри, она с насмешкой в глазах повела бёдрами, вызывая ответные стоны. Отбирала последние крупицы контроля. Для укрощения строптивицы горячие губы Диего вновь впились в нежную шею, а пальцы обрисовали несколько рваных спиралей на самой отзывчивой точке, вынуждая её выгнуться ещё больше, простонав его имя. Влажная жаркая преисподняя сжалась до убийственной узости, едва не вынуждая достигнуть кульминации слишком рано.