Георгий Глистер, названный в честь никогда не заканчивающегося средства для полоскания рта 21-го века, полупустые флаконы которого сохранились даже в 24-м, став реликтом, едва справляясь с последствиями похмелья, с трудом заставлял себя сидеть смирно. Даже для привычного крика в сторону конвоиров, что он готов сотрудничать и выдавать все тайны, сил не оставалось. Прошлая, не запечатлевшаяся в памяти ночь была из самых тяжёлых!
— Эй, русский! — ворвались в его хрупкое мироздание злые слова. — Я следователь! Отвечай живо на вопросы.
Грубый рывок заставил тонкую душевную организацию Глистера едва не вывернуться в жестокий мир, однако опытный разведчик умел держать всё в себе, не выдавая слабостей и страхов врагу. Пока те не узнавали, что самым большим страхом Жоры являлась боль во всех проявлениях.
— С какой целью прибыл в Портрояльск? — дохнул на него утренним перегаром конвоир.
— Р-развеяться! — выдал самое разумное Жора.
— После посещения нашего новенького крематория развеешься! — загоготал грубый человек.
Как попал в зал суда, Глистер, он же мистер Глист, не запомнил. В чувства его привели слова обвинителя с такой кислой миной, будто не Жора с Жекой вчера поливали лимоны ромом и таким образом закусывали, а сам представитель закона.
— Под тяжестью неопровержимых улик у подозреваемого не выдержали нервы, а затем челюсть и два ребра, и он признался, что он русский! — уверенно прокричал прокурор в жаждущую крови толпу.
Георгий Глистер ещё никогда не был так близок к потребности опохмелиться и не испытывал страхов перед гневной толпой. Впрочем, и толпа его не слишком замечала, увлечённая криками в сторону представителей суда.
— Казнить!
— Сожрать!
— Убить на месте!
— Отдайте его нам, нашему обществу требуется мальчик для битья!
— Я не очень русский! У меня мама еврейка, а отец тунеядец! — попытался защититься Жора. — Да и нет такого закона в Парагвае, что быть русским запрещено!
Справедливое замечание судебные приставы пропустили мимо ушей, желая приговорить Глистера к казни не меньше, чем кровожадная толпа.
— Отсутствие закона не освобождает от ответственности! — не моргнув и глазом парировал обвинитель.
От такого наглого заявления Георгий едва не протрезвел полностью, ощутив бодрость, которой в 18-м веке не чувствовал после начала совместной работы с Жекой.
— Всем встать. Приветствуем верховного судью парагвайской социалистической и националистической автономии Авраама фон Шпацмана, — разнёсся глас над залом суда, заставив гул ненадолго притихнуть.
На место судьи примостился некто напудренный настолько, что каждый выдох сопровождался белым облачком. Из-за размера парика не выходило увидеть не только закрытое платком лицо судьи, но и в каком месте голова переходит в ноги. Для пущего эффекта неповоротливая фигура была либо облачена во множество одежд, либо обмотана одеялом. Перегар, вырывающийся изо рта судьи, даже когда тот молчал, заставил ближайших к нему судебных приставов схватиться за голову и в захмелевшем виде осесть на пол. На этом суд для них завершился.
— А с чего вы взяли, что он русский? — поинтересовался сквозь платок судья, выдавая себя с потрохами специфическим пьяно-русским акцентом.
Однако расшифровал судью только Жора, остальные действующие лица продолжили наперебой кричать пожелания дальнейшей смерти русского.
— Он пел похабные частушки! — прорвался сквозь крики аргумент.
— Всегда говорил, не умеешь петь, не пей. Кто поёт, тот либо пьян, либо придурок, — не удержался от комментария судья, отравляя своим ядрёным перегаром уже вторую волну служителей судебной системы. Надышавшись, они сползи на пол с пьяным хихиканьем. Глядя на траекторию их оседания, Воробьёв с досадой констатировал, что таким хитрым способом отравить всех ему не хватит ромового заряда.
— Я почётный ветер…инар войны с Гондурасом, рядовой Глист!
— Ха! Фамилия не русская, — отметил «судья». — Ну и какой из него русский?!
Последняя фраза звучала настолько грозно, что обвинители стушевались:
— Ну… но… лучшего не нашлось! — пропищал кто-то из них, робко встав с места для ответа.
— Казнить героя гондурасской войны?! Он же у вас один такой!
От порции защиты зароптали уже все. Слишком уж народ настроился на последующую казнь. Впрочем, когда толпа единогласно чего-то желает, она всегда найдёт ход, чтобы добиться своего.