Для обоих эта встреча была вместе с тем свиданием с прошлым, которое из мучительного сегодня казалось таким счастливым и радостным. Они с готовностью предались воспоминаниям. Об общих прежних друзьях, о последней встрече. Они тогда вместе ехали из Царского Села в новом вагоне недавно открытой железной дороги. Смеясь, вспоминали, как в те времена впереди локомотива устраивался заводной органчик, игравший популярный мотив, чтобы народ не пугался самодвижущегося чудовища… Вспоминали, как подошел к ним тогда бродячий художник в сильно потертом сюртуке и порыжевшей шляпе и предложил им всего за один рубль продемонстрировать искусство вырезывания силуэтов. Как он в доказательство своего искусства достал пачку силуэтов, среди которых были силуэты Пушкина и Брюллова — бедняга уверял, что все они сделаны с натуры. Как же он был обескуражен, когда Гоголь не удержался и попенял ему — что ж он не узнает своего героя, когда он собственной персоной сидит перед его глазами…
Гоголь вскоре уехал в Москву. До смерти он уже не покинет Россию. Брюллов же вскорости покинет родину, чтобы принять смерть на чужбине. Дороги их с того дня уж больше не пересекутся. Врачи категорически настаивали на лечении в теплых краях. Когда Брюллов был уже мыслями в дороге, в Петербург приехал Глинка после четырехлетнего отсутствия. С горечью смотрел Брюллов, как изменился старый друг. Лицо сделалось одутловатым, нездорового желтого оттенка, прежней живости в движениях не было и помину, от нескольких ступенек начиналась тяжелая одышка, голос звучал глухо, и он уж больше не закидывал задорно своей головы… Но лишь только он заговорил об Испании, глаза его загорелись, вялость уступила место былой вдохновенной живости. С восторгом он говорил о народной испанской музыке, о встречах с композиторами, напевал отрывки из созданных только что «Арагонской хоты», «Воспоминаний о Кастилии» и с жаром утверждал, что два года в Испании были лучшим временем его жизни. Наверное, не последнюю роль в путешествии по Испании, которое вскоре предпримет Брюллов, сыграли эти рассказы Глинки. Вообще, несмотря на пошатнувшееся здоровье, Глинка был во власти творческого возбуждения. Он работает с подъемом и уверенностью, он по-прежнему оставался и первым, и лучшим среди русских композиторов. Совсем скоро он закончит «Камаринскую», одно из самых народных своих творений, о котором много лет спустя молодой Чайковский напишет, что исток всей русской симфонической школы «в Камаринской, подобно тому, как весь дуб в желуде!» Принадлежавший к поколению Брюллова и Гоголя, Глинка тем не менее сумел встать во главе народного, демократического движения, он не только не остался в стороне от главной дороги развития русского музыкального искусства, но и стал колонновожатым для следующего молодого поколения. В этом его судьба оказалась счастливее, чем судьба некоторых прежних его друзей…