Трудности же в том, чтобы побыть эту самую минуту на их месте, вовсе никакой не было, ибо приглашали они всех желающих испробовать на себе греческое чудо и цену назначили не слишком большую, но никто однако же не рвался. Это понятно. Тогда они совершили еще один полет, а потом и еще один и всем на это посмотреть было в диковинку и в удовольствие, а им, видно, в радость было полетать. Дело это и вправду новое среди магометан, еще не ясно позволительно ли, а уж для христиан так точно нельзя - впрочем, христиан особенно и не было видно. Кроме них самих, которые по всему видно были не мавры, а кто бог весть. Уже ближе к вечеру нашелся один смельчак, который со своей юной невестой отважился совершить сей чудесный полет. Однако по приземлении поцеловаться с бесстрашной спутницей ему не случилось, ибо обоих их тошнило беспощадно.
Теперь привлеченный - неизвестно чем больше - рекламой Хасана или доброй (недоброй) молвой, появляется Али Зегрес, человек знатного рода и весомых добродетелей. Об руку с девушкой, которая ему жена, Фатима, и с десятком мавров, которые ему слуги. Вот он появляется и в этот момент каждому уже очевидно кто здесь будет первой пташкой, кто первым орлом, кто взмоет в небо. Гвискар пригласительно уступает ему свое место, а поскольку лететь одному нельзя - таково устройство крыльев, такова их конструкция - то и Гибор, хоть и не без сожаления, уступает место его спутнице. Вот она, дрожащая от страха, он, трепещущий от возбуждения, стоят на краю обрыва, ими любуется публика, а они любуются городом и Альгамброй. Гвискар прилаживает последние застежки на крыльях. Али подмигивает Гибор - девочка что надо, но придется потерпеть до вечера. Гибор подмигивает в ответ Али - давай, давай. Все напряглись в ожидании чуда и вот чудо свершилось - Али Зегрес со своей женой взмыл, как и подобает человеку его достоинств и храбрости, - взмыл в небо словно ястреб или даже дракон.
Казалось, будто они летели очень долго, хотя на самом деле все заняло считанные секунды и ветви деревьев в безбрежном персиковом саду, хорошо видном с обрыва, окрасились их кровью, чего уже никак нельзя было разглядеть с высоты двести футов. В то же время всем показалось, что они не рухнули в него, беспомощно трепеща переломанными крыльями, словно убитый влет сокол или мифический дракон, а попросту сели передохнуть. Иным же показалось, что они, напротив, воспарили к самому солнцу, сбросив с себя тленные одежды, которые теперь покоятся внизу в персиковой роще, словно оставленные на месте преступления застигнутой врасплох влюбленной парочкой. Так оно и было на самом деле.
xxx
Жануарий понимает, что когда сильнейшая сторона просит помощи у слабейшей и, в силу трусости либо беспринципности последней, в конце концов получает ее, то в качестве награды, как правило, фигурирует симитарра. Особенно если дело касается заказных убийств. Слабейшая сторона наравне с псами утешается попаданием в рай при условии, что туда принимают наемных убийц. Aoi.
Жануарий не удивился, когда сквозь распахнутые Мусой ворота несколько десятков мавров в обрамлении маленькой песчаной бури пересекли границу приюта Святой Бриггиты, его скромной вотчины. Самое время обзавестись митральезой.
Гарцующие абреки ничуть не походят на благодарных клиентов, (как представляет себе их Жануарий), приехавших украсить долг соответствующим платежом, да и золота при них не видать. Живописное стадо лошаденогих, саблеблещущих Абенсеррахов во главе с роскошным Мусой, на белом, хотя и слегка пыльном жеребце, обступив Жануария, отплясывало медлительный хоровод, ибо, бибо... - прежде, чем речь, следует отдышаться.
Для себя Жануарий отметил, что, невзирая на щепетильность расклада, он все еще жив. И это хороший знак, - думает он, прикрываясь рукавом от пыли и лошадиных запахов. Танец постепенно замедляется, Жануарий поднимает голову, Муса подъезжает к нему вплотную - так, что его колено, образующее с корпусом совершенный прямой угол, находится прямо на уровне подбородка Жануария, узда на уровне уха Жануария, а солнце на прямой, соединяющей глаз Жануария, руку Мусы, башню над воротами приюта Святой Бригитты и ангела, за которого Жануарий по ошибке принял метаморформное многокрасочное пятно в переутомленном пылью и ярким солнцем зрачке.
- Добрый день, почтенный Муса. Пришел убить меня? - первым заговорил Жануарий, потому что надо было что-то сказать. Молчание есть знак виновности для Мусы. Виновный или приговоренный молчит либо ведет себя скованно - это основное, что позволяет прочим догадаться о его вине и покарать соразмерно преступлению, то есть убить. Невиновный, уверенный в своей правоте, тоже имеет право молчать, но его молчание другого рода - оно недоступно христианам, этим сподручнее говорить.
- Добрый день, Жануарий, - вторя ему с утроенной серьезностью, ответил Муса. - Пришел говорить тебе.
Жануарий мельком обозрел многочисленных его спутников, пришедших, вероятно, своими симитаррами подбавить весу таким словам Мусы, исторгнутым в ответ на пригласительный жест Жануария: говори, добрый человек, а что делать.
- Ты убил кого просил я, но еще ты убей Фатара, пойми это, и трех братьев Магомы его убей. Если не убьешь, будет еще хуже, чем если бы ты не убил и остальных, а если убьешь ничего плохого не будет.
- Хорошо, - как-то необычайно легко и быстро согласился Жануарий, настроившийся на гораздо худшее. - Убью и Фатара, и братьев Магомы.
К вящему неудовольствию мавров-клакеров, этим дело и кончилось. Братва постепенно начала приходить в движение, осознавая свою дальнейшую бесполезность и втайне сожалея о чрезмерной сговорчивости Жануария, которая им явно испортила все дело: ни тебе сапогом в рыло, ни тебе саблей по черепу. Муса скучный, не умеет сделать из наезда спектакль. А жаль.