IV. «ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ» ГОД
И КАРЛ ЛИБКНЕХТ
…Протестуя против войны, против ее виновников и руководителей, против капиталистической политики, вызвавшей ее, против капиталистических целей, ради которых она ведется, против планов аннексий и захватов, против нарушения бельгийского и люксембургского нейтралитета, против военной диктатуры, против политического и социального вероломства, в котором виноваты правительство и господствующие классы, я отклоняю испрашиваемые военные кредиты.
ВО ВЕСЬ свой рост поднялся Карл Либкнехт в годы 1914–1919. Вся его предшествующая жизнь и борьба была как бы только подготовкой к этому пятилетию, положившему такую большую грань в истории всего человечества. Именно в эти годы, вписанные в историю огненными буквами, завершалось формирование этого бойца и вылились такие его силы, которых дотоле он и сам в себе, быть может, не подозревал…
Критические дни перед началом войны Карл Либкнехт проводит во Франции, которая играла крупнейшую роль в определении ближайшего хода событий. Известно, что в течение, всей недели с 23 июля 1914 г., т. е. со дня отправления австрийского ультиматума Сербии, и до 1 августа руководство германской социал-демократии резко выступало против войны, клеймило ее как империалистскую бойню и в самых мрачных чертах рисовало возможные последствия надвигающейся войны. Еще 25 июля 1914 г. «Форвертс» писал:
«Они хотят войны, эти темные силы, влияющие и решающие в венских сферах. Они хотят войны, — это ясно слышится за последние недели в общем диком реве черно-желтой прессы подстрекателей. Они хотят войны, — австрийский ультиматум Сербии обнаружил это перед всем миром.
«Должна пролиться кровь тысяч рабочих и крестьян, — оттого, что пролилась кровь Франца-Фердинанда и его супруги от выстрела помешанного фанатика; безумное преступление должно быть покрыто другим, еще более безумным… Австрийский ультиматум Сербии может оказаться фитилем, который подожжет Европу со всех четырех углов».
В этом же смысле выступал ЦК партии в особом экстренно выпущенном воззвании.
Даже еще 30 июля 1914 г. «Форвертс» от имени всей германской социал-демократии объявлял:
«Социалистический пролетариат снимает с себя всякую ответственность за те события, к которым в безумном ослеплении ведет господствующий класс. Пролетариат знает, что из обломков и пожарища расцветет новая жизнь только для него. Вся- ответственность падает на власть имущих сегодняшнего дня.
«Для них вопрос стоит ясно: «быть или не (быть». Мировая история окажется страшным судом».
За несколько дней до начала войны Либкнехт был на съезде французских социалистов и выступал на митингах французских рабочих.
В Париже Либкнехт имеет свидание с Жоресом — за несколько дней до убийства последнего. Жан Жорес был настроен более пессимистически, чем Карл Либкнехт, который в эти дни еще верил, что II Интернационал не только захочет, но и сможет помешать возникновению бойни. Жорес лично ненавидел войну, но, будучи сам реформистом, он хорошо знает, чем дышат деляги реформизма в «братских» партиях. На энтузиастические речи Либкнехта он скептически качал головой.
Из Парижа Карл Либкнехт вместе с французским социалистическим депутатом Дюком отправляется в северные промышленные департаменты Франции. Там он выступает с пламенными речами перед громадными собраниями французских рабочих. Происходит трогательное братание французских пролетариев с лучшим вождем немецких рабочих. Существуют фотографические снимки, запечатлевшие эти собрания. Пишущий эти строки видел один из таких снимков: Карл Либкнехт в окружении громадной толпы французских рабочих, только что покинувших стены завода. Рабочие с восторгом встречают Либкнехта. Вдали видна группка французских жандармов…
Прошло всего несколько дней. Грянула война. Жорес был убит. А Карл Либкнехт увидел себя обманутым в лучших своих надеждах.
Легко представить себе настроение только что вернувшегося в Берлин после братаний с французскими пролетариями Карла Либкнехта, когда на заседании парламентской с.-д. фракции он впервые услышал из уст вождей фракции предложение голосовать за военные кредиты. Сначала Либкнехт не верит своим ушам. Затем вскакивает, как тигр, и готов броситься на оратора. Либкнехт произносит страстную речь против позорного предложения. Он садится на свое место и, едва сдерживая негодование, слушает дальнейших ораторов. Одни прямо и открыто, с «гордо» поднятой головой заявляют, что они за политику «защиты отечества». Другие с оговорочкой заявляют, что «в час опасности» нельзя оставить «отечество» беззащитным. Третьи выступают еще «левее»: они проголосуют за военные кредиты, но надо «требовать» от правительства, чтобы война осталась «только оборонительной». Вчерашние «радикалы» выступают с покаянными реформистскими речами. Представлены все оттенки… социал-шовинизма и центризма. Не слышно только ни одного честного пролетарского революционного голоса против империалистской бойни. Сомнений нет. Позорное предложение будет принято. Карл Либкнехт потрясен до глубины души. Три дня продолжается обсуждение во фракции. Все эти дни Либкнехт неистово нападает на социал-шовинистов. Он неустанно агитирует в кулуарах, ловит отдельных «товарищей» депутатов у них на дому, рвет и мечет, спорит с ними до полного изнеможения.
Но вот голосование произошло: 78 против 14! Что же делать? Либкнехт принимается горячо убеждать группу оставшихся в меньшинстве, что им всем вместе надо открыто проголосовать в рейхстаге против войны, открыто сказать свое слово рабочему классу, реей с.-д. партии. Но из 14 голосовавших 13 не согласны в этом с Либкнехтом. Он остается один-одинешенек. Положение слишком необычно, слишком трудно, слишком неожиданно. Что случилось? Неужели полная измена, полный крах старой с-д. партии! С этой мыслью Либкнехт не может еще примириться. Либкнехт сначала приходит к выводу, — не он один среди честных германских революционеров так думал в тот момент, — что это только эпизод, только временное затмение под влиянием неожиданно разразившихся событий, что рабочие скоро выправят положение и поставят на место «запутавшихся» вождей. Еще в декабре 1914 г. такую же оценку дают в своем «рождественском». послании в английскую газету «Labor Leader» и Роза Люксембург и Франц Меринг. «То, что разыгрывается в германской с.-д. партии сейчас, напоминает первые годы закона против социалистов, когда вожаки, как теперь, потеряли голову, но массы скоро объединились под лозунгом — «с вождями, если они хотят, без вождей, если они упираются, против вождей, если они препятствуют», — так писал с общего согласия вождей левой группы Меринг в «Labor Leader» в конце 1914 г. (Э. Дран и С. Леонард, «Подпольная литература революционной Германии за время мировой войны», стр. 1 6).
«Пролетариат всех воюющих стран скоро проложит дорогу международному сотрудничеству для достижения мира — мира без завоеваний, без унижений. Так же может вновь возродиться Интернационал во время войны, борясь и искупая свои прежние ошибки» — так писал сам Карл Либкнехт в письме в редакцию «Labor Leader») в декабре 1914 г.
И вот, исходя из таких оценок, Карл Либкнехт, скрепя сердце, решается не выступать еще в рейхстаге открыто против фракции, подчиниться партийной дисциплине и ограничиться пока выступлениями внутри партии..
Конечно, это была большая ошибка.
Как она стала возможной?
В своих воспоминаниях о Розе Люксембург ее друг и соратник, ныне тоже уже покойный, Ю. Мархлевский, рассказал в 1919 г., как сразу после начала войны на квартире у Розы собрался по ее приглашению весь генеральный штаб тогдашних левых. Пришло семь человек, в том числе Меринг и Ленч. Роза предложила тотчас же выступить, с открытым манифестом против политики большинства с.-д. партии. Все согласились. Подписать обещал также и Ленч, но назавтра же пошел на попятный и перекинулся к махровым социал-империалистам. «Непосвященный в немецкие дела читатель, — продолжает Мархлевский, — быть может спросит: «А Либкнехт?» К сожалению, Либкнехт тогда еще колебался и только через несколько месяцев решился вступить в бой против войны» («Ком. Интернационал», 1919, № 3, стр. 362). Думается, что тов. Мархлевский выразился неточно. Не «против войны» колебался выступить Либкнехт. Против войны он начал борьбу с первых же минут ее возникновения. Он колеблется пойти на раскол германской с.-д. партии. В этом суть его ошибки, и эту ошибку с ним разделяли и Роза Люксембург и, боимся, в ту пору и сам Ю. Мархлевский. Верно то, что настоящей борьбы против войны нельзя было вести, если бояться раскола тогдашней германской с.-д. партии. Это безусловно так. Но в том-то и беда, что этого не понимали еще тогда германские левые. Разбирая известную брошюру Розы Люксембург (Юниуса), написанную ею в тюрьме уже в апреле 1915 г., Ленин указывал, между прочим, на то, что в брошюре «чувствуется одиночка, у которого нет товарищей по нелегальной организации, привыкшей до конца додумывать революционные лозунги и систематически воспитывать массы в их духе» (Ленин, XIX, 189). В этом же была беда и Карла Либкнехта в начале августа 1914 г. Он тоже был тогда в этом смысле одиночкой. Не в том дело, чтобы у Либкнехта было мало друзей, мало связей, мало общения с рабочими. Все это у него было. Но — не было до войны строго оформленной группы, не было ясного направления, не было систематической длительной борьбы против оппортунизма, не было готовности к расколу с оппортунистами, а, пожалуй, даже и мысли о таком расколе.