Вот это историческое заявление:
«Настоящая война, которой ни один из народов, в ней участвующих, не желал, ведется не ради блага германского или какого-нибудь другого народа. Это — империалистическая война, война за капиталистическое господство над мировым рынком, за политическое овладение областями приложения промышленного и банкового капитала. С точки зрения системы всеобщего вооружения это есть превентивная война, вызванная германской и австрийской военными партиями под покровом полуабсолютизма и тайной дипломатии. Это — бонапартистская затея в целях дезорганизации и разгрома нарастающего народного движения. Все это ясно доказали истекшие месяцы, несмотря на беззастенчивую систему официальной лжи. Германский лозунг «против царизма», подобно английскому и французскому «против милитаризма», имел целью использовать лучшие инстинкты, революционные традиции и чаяния народа для — дела человеконенавистничества. Германия, соучастница царизма, остававшаяся до последнего дня образцом политической отсталости, не призвана быть освободительницей народен. Освобождение русского, как и германского народов есть их собственное дело.
Настоящая война не есть германская освободительная война. Ее исторический характер и ее течение до настоящего времени не дают возможности поверить капиталистическому правительству, утверждающему, что целью, ради которой испрашиваются кредиты, является защита родины.
«Нужно требовать немедленного мира, ни для кого не оскорбительного, мира без захватов. Нужно приветствовать все старания, направленные к этой цели. Только одновременное усилие направленных к такому миру течений во всех воюющих странах может остановить кровавую бойню и предотвратить полное истощение участвующих в ней народов. Только мир, основанный на международной солидарности рабочего класса и на свободе всех народов, может быть прочным. Задачей пролетариата всех стран и сейчас, во время войны, остается совместная социалистическая борьба за мир.
«Я одобряю кредиты на борьбу с нуждой в испрашиваемом размере, которые считаю еще далеко не достаточными. Я одобряю также все меры, способные как-либо облегчить тяжелую участь наших больных и раненых, которым принадлежит все мое сочувствие и вся моя жалость. И здесь никакое требование не может быть слишком высоким. Но, протестуя против войны, против ее виновников и руководителей, против капиталистической политики, вызвавшей ее, против капиталистических целей, ради которых она ведется, против планов аннексий и захватов, против нарушения бельгийского и люксембургского нейтралитета, против военной диктатуры, против политического и социального вероломства, в которых виноваты правительство и господствующие классы, я отклоняю испрашиваемые военные кредиты.
Берлин, 2 декабря 1914 г.
Карл Либкнехт».
Мотивировка голосования против военных кредитов, данная Либкнехтом в этом заявлении, не была безупречной с точки зрения последовательного революционного марксизма. Она ограничивалась лозунгом ««немедленного мира, ни для кого не оскорбительного, мира без захватов». И это в то время, когда международное революционное пролетарское движение обладало уже лозунгами ленинской чеканки: войну империалистскую превратить в войну гражданскую! Но самый факт открытого голосования Карла Либкнехта против кредитов — одного из ста одиннадцати с.-д. депутатов, одного из пятисот депутатов всего рейхстага! — имел великое историческое значение. Ленинский «Социал-демократ» не преминул дать тогда же, по свежим следам событий, совершенно откровенную критику недостатков либкнехтовской декларации. «Превосходная в первой части, в которой бичуется разбойничье-империалистский характер войны, она (эта декларация) во второй части исчерпывается провозглашением лозунга мира. Вывод настолько не связан с посылками, что прямо режет ухо. Если верно все то, что т. Либкнехт сказал о характере и причинах войны (а оно несомненно верно), то вывод для социалистов может быть только один: превращение империалистской войны в войну гражданскую». Но в то же время ленинский орган (писал: «Из 111 «с.-д.» депутатов оказался только один (один!) честный социалист — тов. Карл Либкнехт, сын великого революционера и социалиста Вильгельма Либкнехта, который peшился выполнить элементарный долг — голосовать против военных кредитов. 1: 110 — вот пропорция, в которой оказались социалисты против изменников и шовинистов в рядах руководителей германской социал-демократии».
И опять-таки надо сказать: ошибки в этой либкнехтовской декларации тоже не были его личными ошибками. Это были ошибки того кружка, той группы, того направления, к которому принадлежал тогда Либкнехт. Это была слабость всех «левых» в Германии. В эту группу входили тогда такие люди, как Роза Люксембург, Франц Меринг, Клара Цеткин — люди, имеющие величайшие заслуги перед мировым рабочим движением, люди, неустанно работавшие против империалистской бойни с первого дня ее возникновения. Но и эта люди тогда еще не шли дальше лозунга «мира без аннексий». О причинах этого явления мы будем говорить ниже»…
Но само выступление Карла Либкнехта было актом мужества, имевшим великое значений?. Нужно вспомнить тогдашнюю обстановку. Надежды на скорую победу в Германии поблекли. На Марне германские войска задержаны французами. Гинденбург принужден начать свое отступление. Патриотический угар отнюдь еще не рассеялся. «Умеренная оппозиция» во главе с Ледебуром и Гаазе отнюдь не решается рвать с большинством, но держит за руку Либкнехта, умоляя его «еще немного подождать», чтобы «выступить» вместе. Во Франции и в других воюющих с Германией странах (кроме России) социал-шовинисты еще властвуют в рабочих организациях безраздельно. В рейхстаге настроение напряженное: готовы растерзать всякого, кто «нанесет удар в спину дорогой родине». Все депутаты знают, что Либкнехт готовит выступление. Когда он входит в зал заседания рейхстага, на него обращаются глаза всех присутствующих, начиная от злейших врагов и кончая «товарищами». В глазах — злоба и ненависть.
И вот среди общего напряженного ожидания он бросил в зал свое решительное «я — против!» Больше ему не дали сказать ни слова. Но и этих двух слов было достаточно, чтобы вызвать чувство облегчения в рядах рабочего класса. «Я не забуду никогда этого дня, — пишет Радек, работавший тогда в Германии в рядах германской левой оппозиции. — Мы все тогда задыхались в подполье. Я помню, как мне приходилось в «Бременской гражданской газете», на которую выпала тогда честь быть одним из немногих органов, ведущих кампанию против германского империализма, писать о причинах войны. Мне приходилось в форме объяснения великих германских побед сопоставлять цитаты из военной и политической германской литературы, чтобы доказать, как хорошо была подготовлена «защита» Германии. Лекции об отношении к войне приходилось читать под заглавием: «История английского империализма». Смелое выступление Либкнехта наэлектризовало оппозицию. Это было началом открытой борьбы. Надо знать ту удручающую атмосферу ренегатства, которой он был окружен, чтобы понять героизм его поведения»…
Шейдемановцы поняли, что с Либкнехтом не будет компромисса; они начали выносить ему одно порицание за другим во имя дисциплины фракции. «Я связан высшей дисциплиной международной солидарности», отвечал им Либкнехт и продолжал свое дело. В рейхстаге ему не давали слова; тогда он короткими «вопросами», ударяющими по больным местам германского империализма, возбуждал рабочих. Тогда он короткими выкриками во время речи канцлера, выкриками, которые действовали, как удар плети, исполнял свой долг депутата. Четыре коротких слова: «Вы хотели этой войны», которые он бросил в лицо канцлеру Бетман-Гольвегу во время одной из его лицемерных миролюбивых речей, сделали больше, чем — дюжины плаксивых речей Гаазе, не договаривающих ни одной мысли до конца, не решающихся бросить ни одного боевого лозунга.
Уже сразу после 2 декабря 1914 г. травля против Карла Либкнехта становится неистовой. Но когда в прусском ландтаге Либкнехт прямо призвал рабочих всех стран поднять оружие против «своих» правительств, неистовство перешло все границы. В прессе шло настоящее улюлюканье. Бывшие «товарищи» состязались в травле с открытыми врагами.