Поэтому мой долг перед Партией в том, чтобы эта вещь не была искажена чем-то вроде тяжелого, деревянного стиля, характерного для больного печенью…
Я закончу через четыре недели, лишь начав, на самом деле, подлинный процесс.
Это наверняка удивило Лассаля, который еще тогда, в феврале, полагал, что текст находится в завершающей стадии. Энгельс тоже был почти в шоке. Маркс, выслав, наконец, в Берлин посылку в январе 1859 года, написал ему: «Размер рукописи где-то 12 печатных листов (3 части). И не пугайся: хотя дано заглавие «Капитал в целом», в них еще ничего нет о самой сути капитала». После громкого и долгого звона фанфар он выступил вперед с тоненькой книжицей. Половина книги представляла собою просто обзор теорий других экономистов, а единственным разделом, приковывающим внимание, было автобиографическое предисловие, повествующее о том, как чтение Гегеля и журналистская работа в «Рейнише цайтунг» подвели автора к заключению, что «анатомию гражданского общества надо видеть в политической экономии».
По мере того как день выхода книги начинал смутно вырисовываться, Маркс играл смелую роль торговца-зазывалы, предсказывая, что книга, носившая ныне название «К критике политической экономии», выйдет на разных языках и восхищаться ею будет весь цивилизованный мир. Но его друзья были в смятении: немецкий социалист Вильгельм Либкнехт сказал, что ему еще никогда не приходилось читать книги, которая настолько бы его разочаровала. Вышло несколько рецензий. «Все тайные надежды, которые мы так долго лелеяли по поводу книги Карла, были разрушены заговором молчания со стороны немцев, — жаловалась Женни Маркс. — Вторая часть может заставить лежебок выйти из летаргического сна».
Появление продолжения предполагалось через несколько месяцев. Теперь Маркс точнее установил срок выхода книги, назначив его на декабрь 1859 года, чтобы завершить свои тезисы о капитале, отсутствовавшие в «Критике». Но весь следующий год тетради по экономике пролежали на его письменном столе неоткрытыми, так как он вел полемику с Карлом Фогтом из Бернского университета, используя газетные статьи, клеветнические действия и даже целую книгу. Это длилось до того момента, как прусский король, отпраздновав свою коронацию, объявил амнистию политическим изгнанникам и дал Марксу надежду на то, что он может вернуться домой и найти какую-нибудь газету в духе «Нойе рейнише цайтунг». Эта надежда послужила причиной долгой и безнадежной поездки в Германию в 1861 с целью поиска денег, — поездки, которая была профинансирована Фердинандом Лассалем. За этой поездкой последовало ответное гостеприимство, когда Лассаль решил приехать в Лондон на вторую Большую выставку в 1862 году. «Он тратит мое время, — ворчал Маркс во время третьей недели этого испытания, — и, что самое главное, этот болван считает, будто я не занят никаким «делом» сейчас, а только теоретической работой и могу просто убивать время с ним».
Насмешка Лассаля над «теорией» и оказалась тем самым стимулом, в котором нуждался Маркс, чтобы закончить ту работу, которая была так несуразно прервана дуэлью с Фогтом. Имея два заказа из журнала, которые отвлекли его, он опять нашел убежище в читальном зале Британского музея, собирая доспехи для окончательной атаки на капитализм. Записи 1862–1863 годов занимали более 1500 страниц. «Я расширяю данный том, — объяснял Маркс, — так как эти немецкие негодяи оценивают ценность книги с точки зрения ее объема». Теоретические проблемы, которые до настоящего момента ставили его в тупик, теперь были ясны и несли в себе вдохновение, как бокал джина. Взять вопрос сельскохозяйственной ренты — или, как он ее называл, «этот дерьмовый налог с капитала». «У меня давно были скрытые сомнения в абсолютной правильности теории Рикардо, и я докопался до самой сущности мошенничества». Давид Рикардо просто перепутал стоимость с себестоимостью. Цены на сельхозпродукты были выше их действительной стоимости (что измеряется количеством затраченного времени, учитываемого в них), и землевладелец клал эту разницу себе в карман в форме более высокой ренты, а при социалистической системе этот избыток был бы перераспределен в целях общего блага. Даже если рыночные цены останутся теми же самыми, стоимость товара — его «общественный характер» — изменится.