Примерно в это время они и приедут к парку. Наташа ехала окольными путями, дожидаясь окончательной темноты.
– Ты город совсем плохо знаешь, – вздохнул Геннадий. – Может, тебе короткую дорогу показать?
– Ты что, во всех ситуациях такой торопыга? – спросила Наташа, чтобы заткнуть его.
Заткнула. Однако ненадолго.
Геннадий скосил свои глаза, которые почему-то перестали казаться стальными, буркнул:
– Ты – красивая. Тебе сколько лет-то?
– Не бойся, я уже совершеннолетняя.
Геннадий усмехнулся, а когда стояли на светофоре, полез целоваться.
Целовался плохо – формально, поспешно, без страсти. Язык у него оказался шершавый, изо рта пахло чем-то сырым и кислым.
Наташа оттолкнула его:
– Это в прейскурант не входит.
Из соседней машины бибикнули. Наташа обернулась. Сидящий в «опеле» мужик со смехом показал большой палец.
Геннадий расхохотался.
Стало совсем противно.
Темнело. Не так быстро, как хотелось Наташе, но небо уже посинело, и деревья постепенно начали сливаться с домами.
– Чего крутую из себя строишь? – произнес Геннадий сквозь зубы. – Мало ли как у нас с тобой закрутится? Может, мы – как это говорится? – типа, созданы друг для друга.
От возмущения Наташа притормозила, прижалась к обочине:
– Ты что, козел, всерьез считаешь, что у тебя может что-нибудь закрутиться с женщиной, которую ты покупаешь за две с половиной тыщи?
Подумала: «Сейчас психанет, выскочит из машины…»
Не психанул, не выскочил.
Произнес спокойно:
– А чего – мало, что ли? По-моему, нормально. Поехали. Чего стоять-то?
Наташа подумала: «Ну, почему я должна начинать месть всему мужскому роду с такого патологического, пошлого идиота?»
Въехали в парк. Наташа была в нем очень давно – гуляла с кем-то, сейчас и не вспомнит с кем, – поэтому ориентировалась плохо. Просто ехала по асфальтовой дорожке туда, где деревья казались более густыми.
На скамеечках целовались влюбленные. Наташа им позавидовала.
– Направо сворачивай на грунтовку, – скомандовал Геннадий, и Наташа поняла, что он тут не впервые.
Остановились на маленькой полянке под деревом.
– Красота, – сказал Геннадий и развернулся к Наташе.
Наташа смотрела на этого абсолютно чужого и очень противного мужика и думала: «Что за глупость я придумала? Что за бред? Разве оттого, что я заражу его ужасной болезнью, мне станет легче? Неужто оттого, что я буду множить зло, у меня разгладятся узлы в карме?»
Но, с другой стороны, как было приятно наказать этого мерзавца, абсолютно уверенного в том, что весь мир лежит в его кармане. И вообще, если вдуматься, есть какой-то кайф в том, чтобы наказывать этих кобелей с помощью их любимого занятия.
Геннадий протянул к ней руки.
– Выйди из машины, – потребовала Наташа.
Геннадий посмотрел удивленно:
– Ты чего это, девочка, мы так не договаривались. – Он достал бумажник, отсчитал ровно две с половиной тысячи и повертел ими перед носом Наташи: – Мы вот как договаривались.
– Идиот! Я хочу сиденье разложить. Или ты извращенец, который любит трахаться сидя?
Геннадий усмехнулся и вышел из машины.
Наташа делала вид, что опускает заевшее сиденье, а сама смотрела на Геннадия.
Геннадий начал готовиться.
Сначала снял футболку, аккуратно сложил ее и положил на крышу машины. Грудь у него была могучая, но противная: по ней были раскиданы островки волос, отчего она напоминала шкуру плешивой собаки.
Потом начал снимать штаны.
Когда снял одну штанину, Наташа резко ударила по газам.
Геннадий бросился было за ней и, возможно, догнал бы – по грунтовой дороге среди деревьев не шибко-то разгонишься. Но запутался в штанах и упал, на что, впрочем, и было рассчитано.
Наташа включила музыку в машине на полную громкость, надеясь, что она заглушит мысли.
Мысли у нее были такие, что их стоило глушить.
РИТА
Чувство долга возникло некстати, но однозначно прямо за столом во время очередного дня рождения. Оно подняло Риту, заставило встать вертикально – что само по себе было почти подвигом – и позвало в дорогу.
Дорога лежала в район метро «Полежаевская» к больной подруге Наталье. Стоила дорога триста рублей на частнике.
Частник, конечно, попытался поговорить, потому что любой мужчина заговорил бы с дамой, одежду которой вряд ли можно было бы назвать этим благородным словом – скорей, это были некие разноцветные лоскутки, делающие вид, будто они что-то прикрывают.
Разговаривать с посторонними у Риты сил не было, о чем она и сообщила частнику в выражениях, понять которые было нетрудно.